Борис Сапожников - Ultima Forsan

Как только открыли дверцы возка, изнутри на меня пахнули отвратительным смрадом. Человека внутри продержали не один день, прикованным за руки и ноги к стенкам возка. Да и прежде он явно не отличался особой чистоплотностью, одежду его покрывали грязные пятна до такой степени, что определить цвет этих лохмотьев было уже невозможно.

Однако куда отвратительней для меня был вовсе не «аромат», исходящий от подозреваемого. Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы понять – этот человек и в самом деле заразитель. Два намертво сплавленных в моей душе проклятия зашевелились клубком ледяных змей, заставив меня на мгновение скривиться. Однако я быстро взял себя в руки и шагнул внутрь возка, стараясь дышать ртом.

- Ты! – тут же взвыл заразитель и забился в цепях так, что звенья зазвенели. – Слуга Господина! Почему ты тут?! Почему с ними?! Почему предал?!!

- Это ты предатель, - ответил я, преодолевая отвращение и протягивая руку к лицу заразителя. – Ты предал всё, что было в тебе от человека. Продал душу дьяволу из Константинополя за тридцать сребреников.

- Плевать мне на серебро! – выпалил бьющийся в цепях заразитель. – И на золото плевать! Я хотел, чтобы меня боялись! Хотел всем показать! Они не ставили меня ни во что! Я унижался перед ними! А потом они начали умирать! И только я – я! – знал, отчего они дохнут! Я убивал их всех!

Выходит, этот был из породы ненавидящих. Хотя это было понятно с первого взгляда на плюгавого, грязного и почти лысого мужичонку, висящего на цепях слишком толстых и прочных для его тонких рук и ног. Такого презирали, наверное, с самого детства, вот и вырос не в человека, а в урода с мелкой душонкой. Подобные ему на всё готовы лишь бы хоть чуточку возвыситься над соседями, которых ненавидят всеми фибрами своей крохотной, но очень злой души.

Я положил руку на скривившееся от боли лицо заразителя, и тот закричал. Так не кричат даже те, кого пытают огнём. Видимо, боль, терзающая слуг константинопольского султана от одного моего прикосновения, просто запредельна. И её не в силах выдержать такие вот мелкие рабы, вроде этого заразителя. Кожа начала слезать с его лица, остатки волос выпадали целыми клочьями. Заразитель стиснул кривые, редкие зубы, но они начали крошиться. Ещё немного и глаза вытекут мне прямо на ладонь.

Но я не стал доводить до того – отпустил заразителя раньше. Обессиленный, он повис на цепях. Изо рта его тонкой струйкой стекала на подбородок кровь пополам с чернилами. Явный признак проклятого и нечистого. Вполне достаточный мотив, чтобы отправить его на костёр.

Я покинул возок, и слуга инквизитора тут же прикрыл дверь.

- Достаточно? – спросил я у Лафрамбуаза, как обычно, внимательно наблюдавшего за допросом. Хотя в этом случае и спрашивать не пришлось, заразитель всё сам выдал.

- Вполне, - кивнул прелат. – У меня было мало сомнений насчёт этого человека, однако вы рассеяли последние.

- Можно просьбу? – попросил я. Инквизитор кивнул, приглашая меня озвучить её. – Полейте дрова водой. Не хочется, чтобы эта тварь умерла лёгкой смертью.

Лафрамбуаз глянул на меня так, будто впервые увидел. На мгновение мне показалось, что он готов улыбнуться. Он снова кивнул и заметил:

- А из тебя вышел бы неплохой инквизитор.

- При других обстоятельствах, - ответил я.

Я не отказал себе в удовольствии полюбоваться на смерть заразителя в очищающем пламени костра. Слуги прелата знали своё дело, и горела тварь долго, не задохнувшись в дыму. Заразитель вопил от боли, бился в крепко держащих его цепях. Однако всякий раз, когда он видел среди наблюдающих за казнью меня, взгляд его, затуманенный болью, прояснялся. И наполнялся диким, животным, страхом. Ведь я мог прикончить его куда более мучительно, и смерть в языках пламени была для него и в самом деле милосердной.

Наконец, огонь поглотил нечистую тварь. Какое-то время ещё слышны были его крики и звон цепей, но вскоре затихли и они. А после пламя спало, оставив лишь обгоревший труп, прикованный к столбу. Ещё один заразитель принял смерть в огне.

Слуги инквизитора аккуратно собрали его останки, чтобы зарыть в землю на особом кладбище, где до него не доберутся другие рабы константинопольского султана, а после перепахать её с солью, чтобы окончательно избавиться от заразы. Ведь ей-то пламя не столь уж страшно.

А уже на следующее утро я, уже переодевшись в мирское платье и повесив на пояс оружие, заглянул попрощаться к аббату.

Тот ждал меня в своём просторном кабинете. На столе стояла знакомая шахматная доска с ожидающими моего хода фигурами.