— Мы уйдем. Хочешь ты этого или нет. Держись за жизнь, не за донад.
— Я никогда не меняла донад, — проговорила она, захлебываясь слезами. — Я не знаю… — Она остановила плач и совершенно серьезно спросила: — А как его поменять? Где найти? Как все это делается?
— Не знаю, — пожал плечами людомар. — Дай мне в дорогу поесть. Я пойду к людомару Светлому.
— Да-да, — быстро оправилась она. — Иди к нему. Может быть, это и не омкан-хуут.
— Это он.
— Ты не знаешь. Спроси у Светлого, он скажет тебе… Ты возьмешь кого-нибудь из тааколов? Мне их покормить?
— Нет, я пойду с иисепом. Шмуни останутся здесь. Не корми их, я уже кормил вчера.
— Не забудь взять клибо. Мало ли что будет на пути.
— Да, я возьму его.
Людомар опустился на пол своего жилища. Усталость с неимоверной тяжестью давила на его тело. Ноги, казалось, прирастали к полу и их всякий раз нужно было с усилием отрывать.
— Если Светлый подтвердит про омкан-хуута, то ты не иди в донад сразу, а зайди в смердящую яму. Спросишь там благовоний для Владыки. Их неси мне. Я буду уповать на милость Владыки и молитвой помогу нам найти новый донад.
— Хорошо, — снова с усилием выдавил людомар.
Глаза слипались. Подходило время сна.
Людомары могли не спать четверо суток, но после засыпали на два дня. Вчера закончились четвертые сутки, как охотник не спал.
Он и сам не заметил, как задремал. Из полусна его вывели маленькие ручки, вынырнувшие из тумана, застилавшего глаза и протянувшие ему небольшой мешочек.
— Ки, — произнесли рядом с ухом.
В нос его ударил приятный аромат, напоминавший парное молоко.
— Таакол, не дай ему уснуть. Он должен идти, — послышался голос людомары.
Людомар с трудом разлепил веки и посмотрел в добродушное квадратное и совершенно человеческое лицо таакола.
Тааколы много столетий исправно повсюду следуют за охотниками. Они не пригодны ни на что, кроме ведения домашнего хозяйства. Ростом они еле-еле дотягивают людомарам до бедра, не отличаются ловкостью, но расторопны, хотя передвигаются так неуклюже, что это более походит на перекатывание. Черты их лица мягки, и в каждом случае сохраняют неизменную квадратность: лоб, большой мясистый нос, синие глаза, подбородок, тельце и даже пальцы на руках и ногах, — все это правильной или почти правильной квадратной формы.
Кожа у тааколов бледная почти прозрачная, сплошь покрыта мягчайшим рыжевато-бурым мехом, делающим их похожими на медвежат. Меха нет только на лице, кистях рук и за ушами, похожими на правильные квадратики.
Маленькие тааколы всегда пахнут молоком, потому что не могут питаться ни чем иным, и людомарам приходится держать в хозяйстве не менее пяти древесных коров — зогитоев, гусениц-веткоедов размером в небольшую собаку, и охранять их от хищных птиц.
У людомара проживало семейство тааколов состоявшее из четверых: трех взрослых и одного ребенка. Малыш и разбудил охотника.
Людомара во всю хозяйствовала у очага, перекладывая в него из кожаной корзины рочиропсы — фиолетовые и сиреневые кристаллы. Каждый из них она погружала в воду и кристаллы загорались ярким светом. Если вода попадала на них еще раз, они начинали шипеть и исходить паром.
Только так можно было готовить пищу. Только так можно было обогреваться. По легенде подобное продлится до тех пор, пока боги не остудят свой гнев и ниспошлют на землю огонь.
Каждому олюдю была известна эта история. Она была первой из целой череды историй и сказок, которые рассказывали своим детям их матери.
Много веков назад, когда еще солнце могло спалить все, что было на земле; когда погреться можно было даже от растения, положив его в огонь, — в те далекие времена олюди, жившие повсеместно, безраздельно правили всеми землями. Не было ни доувенов, ни грирников, не было саараров, не было большинства тех рас олюдей, которые наличествуют сегодня. О тех первых Ярчайших олюдях говорили как о богах. Их приравнивали к Многоликому богу и ставили даже выше зверобогов. Говорят, они могли все: призывать огонь и лед, воду и песок, ураган и знойную тишь. Они уподобились богам и возгордились этим. Ярчайшие пошли против богов и за это были изведены под корень. Их земли были иссушены богами, а на местах благоухания былой растительности выросли теперешнее Чернолесье, Глухолесье, разлили свои ядовитые воды Сизые болота.
В тот день родился Зверобог. Земля раскололась, не в силах держать его внутри себя и там, где нынче виден этот раскол — Утроба Зверобога, не растет даже Чернолесье, а там, где он уснул в первый день своего рождения и изрыгнул из себя кровь земли-кормилицы — там появилось Мертвое озеро.
Читать дальше