Василий Блюм - Шестерня

- Сам унес? - Шестерня в изумлении отвесил челюсть.

Баламут пожал плечами.

- Зачем сам, Балку попросил. - Помолчав, добавил насмешливо: - Так что, идешь? Или передумал?

Шестерня сглотнул. Балка славился нелюдимостью и особой страстью ко всяческим жутким местам и темным авантюрам, и уж если он решился помочь Баламуту, дело может оказаться посложнее, чем просто прогуляться по схрону. Однако в памяти возникли нежные переливы искреца, и он лишь пренебрежительно бросил:

- Готовь камень. Да смотри, шибко не лапай. Чай не свое.

Шестерня взялся за рукоять, потянул. Ни замка, ни запора, и створки нехотя поползли в сторону. Гулко ударив в стены, створки замерли, вызвав в глубинах прохода тяжелое эхо, пахнуло затхлым. Черный зев схрона уставился на пришельца пустой глазницей входа, тяжело и недобро. Шестерня вздрогнул, невольно отступил, но за спиной хихикнуло, и, сцепив зубы, он шагнул вперед, в сердцах рванув за собой тяжелые створки. На этот раз грохнуло так, что неприятно заныли зубы, а со свода на голову рухнула горсть пыли, набилась в нос, запорошила глаза.

Вытерев выступившие слезы, Шестерня повел глазами вокруг. Ничего. Нахмурившись, всмотрелся пристальнее. Кромешная тьма, лишь слабое, пробивающееся через щели врат, сияние, угасающее тут же, у ног. Баламут не предупредил, что в схроне темно. Наверняка знал, не мог не знать. Выйти бы, объяснить, пока не ушел, что не хорошо обманывать друзей. Хотя... нет. Вон, вдалеке, в кромешной тьме протаяло светлое пятно.

Устроители схрона позаботились об освещении. Возле двери из стены вырастает металлическая чаша в виде ладони, то же и с другой стороны. Нужно лишь изредка досыпать блистающую пыль, что от времени испаряется, тускнеет. Нужно, да было б кому. Деревня невелика, а пещерники живут долго. Не удивительно, что от смерти до смерти пыль успевает истаять, а схрон погружается во тьму. Хорошо еще что-то осталось, так бы пришлось на ощупь.

Представив, как он идет, шаря перед собой руками, натыкается на космы плесени, пыльные стены, засохшие кости... Шестерня передернул плечами, подобравшись, двинулся вперед. Еще недавно, за разговором в корчме, казавшаяся простой, прогулка по схрону выглядела все менее привлекательной, но перед внутренним взором раз за разом вспыхивали золотистое мерцание обещанного искреца, бодря и придавая смелости.

По обе стороны, выбитые в камне, проплывают провалы могил, с останками живших когда-то. Здесь, у входа, могилы самые древние. Плоть, кости, и даже украшения и доспехи, собранные усопшим в дальнюю дорогу, давно сгнили, распались от времени. Если сунуть руку в провал, пальцы нащупают лишь горстку пыли. Единственное, что осталось - выбитые на стене руны, что можно ощутить, прикоснувшись к шершавому камню стен. Ощутить, но не прочесть. Бороздки заросли пылью, края скололись, от случайных прикосновений посетивших схрон за прошедшие века родственников умерших. Так что даже самый острый взгляд не разберет, что за имена начертаны на стенах.

Шестерня поморщился, тряхнул головой, возвращая мысли в прежнее русло. Схрон не место для размышлений. Мечтать хорошо в таверне за чаркой хмеля. Здесь же, среди мертвецов, нужно держать ухо востро. Это лишь на первый взгляд костяки не представляют опасности, лежат себе недвижимо, словно камни, когда вокруг свет, а рядом сгрудились печальные родственники очередного усопшего. Но стоит живым уйти, а коридоры заполняются тьмой, тут-то и начинается самая жуть. Сам-то он не видал, но сказывают, что, мучимые завистью к живым, мертвяки выползают из могил, бродят по схрону, скрежеща ногтями, и тараща белесые буркала. В бессмысленности замогильного существования, и потворствуя былым привычкам, ищут пропитание. Оттого и пусты древние могилы, что смердящие потомки пожирают кости пращеров, оттого и стерты письмена, что костяки шарят вокруг, царапая неподатливый камень пожелтевшими иссохшими пальцами.

Остатки хмеля улетучились. Втянув голову в плечи, Шестерня шел все медленнее, стараясь двигаться как можно тише. В схроне пронзительно тихо, отчего малейший шорох кажется жутким грохотом. Вон, что-то стукнуло в стороне, сухо заскрипело. Осыпалась ли горстка пыли, или то скрип под ногами беспокойного костяка, что, утомившись лежать, решил прогуляться? Вдалеке чавкнуло. Упал ли со стены, не удержавшись на скользкой поверхности, слизень, или то звук из утробы шатуна - пожирателя мертвечины?

Шестерня ощутил дурноту, волосы зашевелились, а по спине разбежались каменные блохи размером с кулак. Говаривают, что, порой, в схронах заводится нечто, бродит по темным коридорам в ожидании случайного путника, скрипит, скрежещет. А когда отыскивает, впивается многочисленными когтями и зубами, разрывает на куски, давясь и чавкая, жадно сглатывает трепещущую добычу. Конечно, в схронах с путниками не густо, по этому, мучимая голодом, тварь выбирается наружу, заходит в деревни, забирается в дома, выкрадывает людей прямо из постелей, утаскивая в глубины схронов и умерщвляя медленно и мучительно.