Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

Был ведь Фрол Аксютович, повидавший немало.

Была Люциана Береславовна, коия в магиях всяких смыслила.

И Марьяна Ивановна, целительница. Неужто она, знающая, что есть жизнь и что - смерть, с магией сырою могущая работать, не почуяла?

А наставник наш?

- Я умею глаза отводить, Зослава, - сказал он, прижимая мою ладонь к щеке. - И дурманить головы. Это получается само собой... и все легче... знаешь, мне иногда кажется, что с каждым... возвращением во мне остается все меньше человека. И если меня не отпустить... она меня точно не отпустит. Она говорит, что любит меня, но это давно уже не правда. Она тоже перестала быть собой.

- Прости.

- За что?

- А если я и вправду могу...

- Спасти меня? - кривоватая усмешка. - Закрой глаза. И попытайся понять, что ты чувствуешь.

Я подчинилась.

Закрыла.

Звезды, оне никуда не денутся. А чувствую... лавку вот под задницей чувствую. Твердая. И ветерок холодный, пахнет хорошо, медуницею... надо бы собрать. Медуница - трав полезная. И раны заживляет, и кости лечит, а особливо хороша против кожных болячек. Если случится парша какая аль язва, которая не затягивается, тогда надобно цветы медуницы с медом свежим смешать, слово над ними сказать простое и на рану нанесть. Ночь с этою повязкой перебыть, а поутру...

...вновь не о том думаю.

Мне бы про человека, который рядом сидит. Иль не человека уже?

Он многое натворил.

- Гордану помнишь? - мои пальцы касались его щеки.

- Нет.

Не лжет.

- А... зимой? Боярыня Добронрава... и сын ее. Добромыслом звали?

- Нет.

И вновь не лжет.

- А то, как меня убивал?

- Тебя?

- И Арея... И... или мы бы выжили, верно? Если б получилось. Я точно выжила бы... я ведь вам нужна была?

- Да. Наверное.

- Ты многих убил.

- Я знаю.

- Сожалеешь?

- Я забыл, что это такое... я бы хотел сожалеть.

Щека шершавая и неровная. И если крепко прислушаться к ней ли, к себе, то... то ничего. Обыкновенная она.

- Божиня простит, - ответила я, руку убирая.

- А ты?

Виноватый он? Иль безвинный? Своей ли волей зло чинил? Чужою ли? Я в этаком не разбираюся, только в одном он правый: ежель оставить его на этом свете, то зла прибудет.

- Хорошо, - со вздохом промолвила я. - Я сделаю, об чем ты просишь, только...

- Все будет хорошо.

Мне б в этое поверить, только не верилось.

- Посидишь еще? - попросил он. И что я могла ответить?

- Посижу.

Время шло.

Летело шелковой лентой.

И гребень скользил по темным волосам.

- Он тебе поверил? - шепотом спросила младшая. И старшая пожала плечами.

- Не знаю. Я старалась...

- Ничего, - младшая приникла щекой к щеке. - Но ты сумела...

- Вот, - на ладони лежал обыкновенный камешек с дыркой. - Он его для меня сделал. Нам этого хватит?

Камень был горяч. И младшая сестрица не сразу сумела взять его.

- Колется... в нем много силы. Думаю, для начала хватит и камня...

Они улыбнулись друг другу, и губы коснулись губ.

- Я уже устала ждать...

- Скоро.

- Сколько можно?

- Скоро.

- Она смотрит, смотрит...

Камень распался на две половинки, и младшая сунула свою за щеку, зажмурилась. Старшая не стала медлить. Чужая сила была сладкой. Но видит Морана, ее не хватит надолго... если, конечно, они не найдут способ выбраться... а они уже нашли, уже сумели.

Почти.

Осталось немного.

Гребень скользил по волосам.

- Ты с ней разговаривал? - от матушки веяло недовольством. - Зачем?

- Ситуация располагала. Было бы странно, если бы я не заговорил.

Врать оказалось несложно, точнее сказанное не было ложью, но и правдой как таковой не являлось.

- Держись от девчонки подальше. Мало ли что она увидит...

- Да, матушка...

- Потерпи, - она нежно поцеловала его, - уже недолго осталось... пара недель от силы.

- Ты поедешь с нами?

- Я отправлюсь за вами, - она отложила гребень. - И на этот раз все выйдет как надо...

Она отвернулась, и у него мелькнула мысль, что избавиться от нее просто. Он ведь убивал других, верно? Так почему бы и не эту женщину, к которой он больше не испытывал любви?

Почему медлит?

Не потому ли, что знает: убить ее куда сложней, чем кажется.

- Я пойду?

- Иди, дорогой... и постарайся, чтобы тебя не заметили, - она склонилась над книгой, над тонкой серой книгой, к которой была привязана душой и телом. Телом больше, потому что душа ее давно истлела, впрочем, как и его собственная.

Но если убить не ее, а книгу?

Он подумает об этом позже.

Гребень скользил...

- Ты молчишь? Молчи, - он забрался на подоконник, устроился на нем, что петух на насесте, и от этого было смешно и горько. - Это хорошо... если бы я и вправду не мил был, позвала бы охрану...