Дмитрий Колотилин - Шахматы Богов

Тварь не страдала от холода или недостатка пищи, и скорее всего, напала на вторгшихся в пределы ее территории только ради забавы или стремления защитить свое. Хотя, все же просто ради убийства. И то, как она легко вертелась, изворачивалась, стремясь ранить жертву, было ясно, что существо знало, как убить так, что жертва даже не успеет среагировать. Два архивоина успевали совершить лишь постоянные уклонения и ответные попытки найти слабое место.

Русберг отпрыгнул, упал на колени, выгнув спину — зубастая пасть захлопнулась над ним в том месте, где мгновение назад он завершал прыжок через себя. Острые лезвия со свистом ударили куда-то в бока огромной морды зверя. Раздался лязг лопающегося лезвия, и отлетел кусок, но правое прошло. Жуткий рев и еще большая вонь от сразу же потекшей на Русберга слизи даровали мгновения. Сиригал вскочил на спину застывшей твари и принялся орудовать клинками, покрываясь все той же слизью и не останавливаясь, пока тварь не попятилась и не упала. Весь в слизистой тошнотворной массе Русберг встал, опираясь на уцелевший клинок.

Поверженная тварь растянулась на потрескавшемся льду, слизь растекалась из превратившейся с одной стороны в мешанину морды и раскрытой в последний раз пасти. Вдалеке раздались несколько почти одновременных завываний.

— Надо уходить, а то мамочке не понравится.

— Это что за тварь вообще?

— Никогда не видел, но слышал много историй про то, что ходят белые твари, и не спасают от них даже каменные стены.

Завывание усилилось.

Они бежали изо всех ног. У подножия отвесной горы чернел вход в заброшенную шахту. Грохот нарастал позади, рев приближающейся твари пробирал до мозга костей, лед под ногами содрогался и покрывался трещинами, оставались мгновения до того, как ледяной панцирь не выдержит, и идеальная гладь превратится в перекореженную ледяными торосами долину. Рывок на пределе сил, и два силуэта исчезли во тьме пещеры. Но они не остановились, продолжая бежать подальше от входа в широкую, хоть и полу заваленную шахту. Бренная слабость тела, наконец, взяла верх, пришлось остановиться и из последних сил встретить преследователей.

В такие моменты каждое мгновение невыносимого ожидания были хуже самой страшной встречи с врагом, так как само время уничтожало, разрывая изнутри не хуже приноровившегося палача. Своды содрогнулись, сверху посыпались камни и прогнившие перекрытия, плотное облако тлена и пыли ударили в лицо, внутрь ворвался рев. Тварь не прошла, лишь сильнее обрушив проход. Обратной дороги нет. Обессилив после боя, ранее несравнимого ни с одним его прошлым, Русберг дотронулся рукой до стены шахты — холодный и безжизненный камень, покрытый леденевшей пеленой, потрескался местами, но оставался гладким.

Воздуха не хватает, сердце как будто вырывается из оков груди, мышцы дрожат и сокращаются в лихорадочном жару вскипевшей крови. Разум мутнеет, но забытье не могло победить в этот раз, и сквозь уже привычно нахлынувшую боль и бессилие Русберг некоторое время продолжал идти, перебирая рукой по стене. Помутнение бессилия вскоре отступило под натиском внутренней силы, превозмогшей внутренние слабости и поборовшей телесное несовершенство. Шаги давались с трудом, как и разы до этого, но в именно этот раз он шел, не лишаясь сознания, не теряя смертельно много крови, которая не стремилась покинуть тело при малейшем случае. Его тело хоть и горит изнутри, но это было пламя вспыхнувшей силы восстановления после схватки. Конечно же, он не должен был в то же мгновение пойти бодро вперед, словно и не дрался только что. Это только в сказках герой с легкостью справляется с непобедимым врагом, а потом весело идет дальше на поиски новых приключений. В жизни же всегда приходит бессильная слабость после того, как истрачиваются все ресурсы тела, и оно требует возмещения, напоминая о себе одним единственным способом, знакомым тому и понимаемому любым — болью. Рука, подрагивая, полезла за пазуху, и достала оттуда вяленый кусок мяса. Русберг попытался прожевать, что давалось с трудом, мясо плохо поддавалась неуверенным разжевываниям. Но он жевал и даже не задумался о том, что Сиригал ушел немного вперед и не выглядел столь же истощенным, хотя так же сильно выкладывался в сражении. Русберг не задумался ни о чем, что касалось его спасителя, словно так и должно было быть. Он безгранично тому доверял, верил каждому слову, соглашался со всем, что тот предложит. И стоило бы задуматься, но даже зародыш такой мысли не появлялся в океане единовременно рождающихся сомнений, и главным сейчас была лишь та мысль, что заставляла осознавать себя.