Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

— Прыгай! Прыгай!

Они ворвались на площадь. Прошли сквозь наспех сколотые на жердях прилавки и самих крестьян, словно нож через масло.

— Прыгай! Прыгай!

Первые, еще не до конца осознанные, но уже истошные вопли потонули в скандировании бесящейся толпы. Никто не оглянулся, никто не среагировал. Всадники настигли их столь внезапно.

— Прыгай! Прыгай…

Хор надорвался. Люди наконец увидели творящееся, заметили угрозу, широкой грудью наскакивающую на ряды безоружного люда, поднимающиеся и опускающиеся полоски стали, разбрасывающие кругом брызги кармина.

— Прыгай! Прыгай! — Вопил что есть мочи одуревший от страха и крови скоморох, вырвав гусли у посиневшего от ужаса гусляра и сам принявшись на них наигрывать.

Люди кричали, люди падали в грязь, изливаясь кровью. Кони топтали их тела, ломали кости и черепа. Подобно их хозяевам, лягали все еще стоящих на ногах, кусали тех за шеи, за плечи, за лица. Всеобщее веселье внезапно сменилось кошмарной по своей ярости бойне.

Всадников было мало — около дюжины, но все они были вооружены, злы и смертельно опасны. Крестьяне бросились в стороны, куда-нибудь, лишь бы прочь из этого мрака. За считанные мгновения людская паника сделала больше, чем творящие смертоубийство всадники — люди насмерть топтали самих же себя.

Дева бросилась к своей одежде, запустив руки в поисках перевязей с оружием, как в следующий миг могучий удар по голове повалил ее на землю. На короткое мгновение лишил сознания. Над нею стоял, безумно улыбаясь, скоморох, сжимая в ладонях дорогие кинжалы, украшенные редкими каменьями. Шут больше не смеялся, даже не улыбался — на его лице застыла маска невыразимой злобы, а губы искривились от величайшего презрения тому, что он увидел. Дева схватилась за лицо, с ужасом понимая, что ее полотняная маска с нее слетела.

Очередной удар ногою вновь опрокинул ее на землю. Она еще успела заметить блеснувшие кинжалы, и рукоять одного из них больно ударила ее в висок. А следом шут — ногою в плечо, сталкивая в начинающийся прямо за ее спиною обрыв.

Она неуклюже завалилась, словно жук-панцирник, пытаясь перевернуться в грязи. Мир то тускнел, то вспыхивал яркими красками, неправдоподобными вспышками ослепляя ее. Голова кружилась, руки не слушались, а дева все сильнее скатывалась по сползающей на нее сверху грязи, склизкой мерзостью тянущей ее за собой, глубже в овраг.

В какой-то момент она с пугающей отчетливостью поняла, что ее стащило на самое дно, запутав в ветвях и листве могучего, вымахавшего по грудь обычному человеку, крапивника. И в следующий миг ей по голове, брошенное сверху чьей-то меткой рукою, угодило нечто до безобразия тяжелое, мгновенно ее отрубившее. Дева неуклюже уткнулась лбом в пропахшую дерном и помоями жижу.

Когда она очнулась, уже светило горячее послеполуденное солнце. От характерного звука и гомона ярмарки, обычно выраженными радостными криками и священной руганью при торговле, не осталось и следа. Птицы, обычно избегающие больших скоплений народа и суматохи, вовсю весело щебетали.

Она приподнялась на ватных от произошедшего конечностях, отлепляя лицо и тело от подстывшей грязи. Толстая вонючая корка въелась в лицо и одежду, требовала того, чтобы ее содрали, отмылись от нее как можно скорее, но дева не двигалась. Хватило лишь одного-единственного короткого взгляда на то, чем ее огрели по макушке, как мысли, — вообще какие-либо мысли, — пропали у нее из головы. Перед нею, блестя приоткрытым бочком, частью рассыпавшись, частью утопая в грязи своим содержимым, лежал полный мешок свежеотчеканенного золота.

А вокруг пахло смертью и трупами.

— Слушай, дева, — блеснул глазами волк, — а нету ли у тебя еще того… припрятанных за ненадобностью денежек? Вот немножко, а, совсем чуть-чуть? Главное, чтобы на корову какую хватило. Или козу посочнее.

— И не надейся, волкан — то был единственный случай.

— Единственный, — пробурчал он, отводя взгляд. — Нет-нет! — Добавил, заметив немой вопрос кормилицы. — Ты не подумай, меня все устраивает! Только кушать все еще хочется…

— Знаю! — Откликнулся волк, помолчав минуту. — Очередная история обязательно заставит меня забыть о голоде!

Контракт как обычно отягощал карман. Даже если этого самого контракта с собою не было, а аванс за него, как это принято, обыкновенно удержали. И хотя в этом был заинтересован сам столичный прокурор, напутствовал деву уездный губной староста, объезжающий окрестные села именем закона и порядка. А по совести, просто искал дешевых исполнителей, прикрываясь наградной бумажкой, явно фальсифицированной.