Майкл Уильямс: Отважное сердце

Свой рассказ я начинаю с того вечера, когда у нас в замке был гость, хотя тогда я не понимал, что это – начало долгой истории…

В то время, как другие пировали, я убирал комнату моего старшего брата Алфрика; повсюду валялись дынные корки, кости, грязная одежда. Комната была похожа на свалку мусора или логово великана-людоеда. Конечно, у Алфрика были слуги, но в тот вечер они все как сквозь землю провалились.

Разумеется, было бы неверно, – хоть сейчас, хоть в дальнейшем, – сравнивать Алфрика с людоедом. Людоед и больше, и опаснее, а, возможно, и смышленее, чем мой брат. Но вместе с тем, Алфрик был достаточно смышлен для того, чтобы заставить меня убирать его комнату, мыть окна. Я буду работать, а вся наша семья, значит, будет ужинать вместе с гостем!

Уже добрых восемь лет брат наказывает меня за малейшую оплошность; и в то время, как юные сыновья других соламнийских рыцарей обучались искусству верховой езды и соколиной охоты, я должен был убирать в его комнате; и все это время я жил в постоянном страхе – по причинам… Впрочем, о причинах я скажу позже.

Сейчас я скажу другое: в свои семнадцать лет я чувствовал себя слишком взрослым для того, чтобы быть слугой своего брата.

И вот, значит, пока я подметал в его комнате, Алфрик сидел в трапезной за столом вместе с отцом и сэром Баярдом.

Сэр Баярд Брайтблэд, знаменитый рыцарь Соламнии, прискакал к нам из столицы в своих прославленных доспехах, да, да, именно в тех доспехах, о которых уже слагались легенды и пелись песни. А кроме того, сэр Баярд был несомненно лучшим рыцарем во всей Северной Соламнии. Но впрочем, до самого сэра Баярда мне не было никакого дела. И я сэру Баярду был тоже не нужен, – ему был нужен Алфрик. Сэр Баярд собирался состязаться на рыцарском турнире за честь стать мужем одной знатной леди. И решил взять моего брата Алфрика к себе оруженосцем. А потом сделал бы из него настоящего рыцаря. Узнав об этом, Алфрик решил повеселиться на славу утром мы – это было нашим обычным ритуалом – прирезали в конюшне еще одну лошадь, а наш учитель Гилеандос снова чуть не сгорел заживо. Поджигать что-нибудь – это было нашей с Алфриком любимой шалостью, но, как всегда, только я был за нее наказан – оставлен без ужина.

Когда я прибирал кровать, на которой красовалась недавно вырезанная надпись: «Здесь был Алфрик», – снизу послышались смех и звон бокалов. Они там, внизу, пьют вино, едят оленину и болтают обо всем, что только взбредет им в голову – наверное, и обо мне тоже, о том, кем я стану, когда вырасту…

Бригельм – мой второй брат – отказался от ужина: он был человеком набожным и строго соблюдал пост; и Алфрик, без сомнения, сидит сейчас по правую руку от отца, поддакивает ему, а сэр Баярд ласково поглядывает на них.

Я сметал в одну кучу золу, кости, перья, а сам все больше и больше думал об ужине, но мои печали – не говоря уж обо всей истории – еще только-только начинались…

Когда я заполз под кровать, чтобы вымести из-под нее пыль и грязь, то услышал, что в комнату кто-то вошел. Сначала я подумал, что это Алфрик – ему, видимо, захотелось еще разок отлупить меня: для брата праздник, если он как следует меня не отдубасит. По разбитой глиняной посуде, пустым винным бутылкам, старым керосиновым лампам я пополз под кроватью к самой стене.

Но это был не Алфрик; от двери послышался незнакомый, вкрадчивый, тихий голос:

– Маленький мой, зачем же ты забрался под кровать? Ты думал, что я тебя не найду? Но ведь я умею видеть сквозь тьму, сквозь время, сквозь камни и сквозь сталь. Ну, вылезай же! У меня к тебе есть дельце.

Голос был ласковым – так поют в церковном хоре, так звучит виолончель, – но мне чувствовались в нем металл и угроза. Я даже подумал: так говорит убийца, когда достает кинжал или подливает яд в вино.

Готов поклясться: когда в комнате появился этот незнакомец, свет вокруг померк и поплыл туман. Стало холодно – так, что туман наполнился хрупкими льдинками.

Испугался я этого пришельца намного сильнее, чем брата – ладно, пусть бы побил, мне не привыкать, – и постарался ответить как можно более любезно: