Ксения Чайкова - Теневые игры

— Хорошо, Торин, — с обреченным вздохом наконец согласилась я. — Поедем по домам вместе. Но только сначала к тебе.

— Почему это? — вскинул бровушки недалекий Лорранский.

— Потому что будет лучше, если не ты меня, а я тебя провожу. Из тебя вояка как из меня вышивальщица Мало ли кто в темной подворотне нападет, я же потом всю жизнь терзаться буду, что не сберегла, не уследила, до дому не довезла, — в лоб сообщила я, упирая руки в бока. Прислушивающийся к нашей перебранке лакей при дверях едва не упал от столь нахального и самоуверенного заявления. Зато на Торина оно подействовало именно так, как я и надеялась: аристократенок негодующе фыркнул, смерил меня оскорбленным взглядом и, не соизволив даже попрощаться и поинтересоваться, на какие шиши я буду добираться до дома, мигом влез в наемную карету, коих возле «Бургомистра и подковы» обреталось великое множество. Свистнул бич, чмокнул возчик — и изящная тонконогая лошадка взяла с места в карьер, задрав хвост и раскачивая на ухабах катящийся за ней экипаж. Я проводила его встревоженным взглядом, поежилась (по-осеннему холодный ветер алчно запустил свои ледяные пальцы в свободный ворот моего свитера) и едва ли не бегом бросилась вверх по улице. Ничего, если на пересечении Вечерней и Стальной улиц свернуть в подворотню, то можно будет срезать почти полквартала. А гам и до Закатной улицы недалеко, а уж оттуда до моего дома вообще два шага останется.

За последний год граф Иррион Лорранский приобрел привычку допоздна засиживаться у камина, вдумчиво созерцая вьющееся над дровами пламя (аккуратные березовые чурочки подбирались строго по размеру и выкладывались красивым узором, для этого в штате прислуги состоял специальный человек). По стенам плясали испуганные тени, в саду лепетала листва, загадочно шелестели гардины, чуть шевелящиеся под легкими вздохами пробирающегося в открытое окно ветерка, в коридоре изредка слышались легкие торопливые шаги и тихий смех — то служанки бегали на свидания с конюхами и охранниками у ворот. Бывало, до замершего в задумчивости графа доносилась перебранка ключницы и управляющего, делящих влияние и господские милости, а то и глухие деревянные удары — когда челяди вдруг приходило желание помериться силами и пофехтовать на палках. Звенели легкие женские смешки, порой доносилось рассеянное тявканье, а то и вой из псарни. Временами за окном раздавалось глухое уханье вылетевших на ночную охоту сов, а иной раз и соловей по весне заводил свою щелкающую, рвущую душу песню, да так и не умолкал, стервец, до рассвета, заставляя сладко и мечтательно вздыхать всех обитателей поместья.

Граф Иррион был уже немолод. Участие в войне Ветров лишило его одного глаза и наградило изнуряющим кашлем, придворные интриги довели до уже ставшей привычной бессонницы, а волнения за единственного позднего и любимого сына лишили последнего здоровья. И хоть эскапада с кристаллами закончилась вполне благополучно, по крайней мере для Торина, Лорранский-старший сильно сдал. И это отмечали все, кто встречался с ним после разлуки длиннее месячной. Все шестьдесят пять прожитых лет, раньше как-то не заявляющие о себе, вдруг дружно выползли на лицо графа, избороздив его морщинами и превратив веселую усмешку полного сил мужчины в заискивающую улыбку начавшего дряхлеть старика. Из глаз ушел живой блеск, волосы разом покрылись серебром, а руки затряслись, да так, что немало напуганный своим состоянием Иррион уже не решался браться за меч, опасаясь уронить его себе на ногу. Впрочем, шестьдесят пять лет — не тот возраст, в котором требуются похождения и подвиги. Лорранский это понимал и потому даже не горевал особенно, в мыслях тихо благодаря богов за щедро отмеренные ими года (средняя продолжительность жизни мужчин в Райдассе едва-едва достигала сорока лет) и немалые достижения на придворных и военных поприщах.

Торопливые шаги в коридоре заставили графа вскинуть голову, а потом слегка улыбнуться. Торин, ездивший в какой-то новомодный ресторан, вернулся домой. Шаги сына Иррион узнал бы из тысячи. Хвала богам, идет сам, и уверенно. Значит, не ввязался ни в какую драку и даже не напился. Впрочем, судя по редким глухим ударам, коими сопровождалось его передвижение по поместью, наследник пребывал далеко не в самом лучшем расположении духа и со злости по-детски стучал кулаком о стены.

Лорранский-старший вновь улыбнулся. Однажды Торин, пятилетний, еще ничего толком не соображающий, пнул метлу, забытую рассеянной служанкой в одном из углов. Та, однако, оскорблений сносить не собиралась и нанесла ответный удар: свалилась на голову юного наследника Лорранских, неслабо приложив его по кудрявому темечку рукоятью. Мать — тогда еще была жива мать Торина, невысокая зеленоглазая Вайлина, — прибежав на крик, сходила и принесла сыну одноручный меч его отца да заодно и позвала Ирриона, и счастливые родители минут десять с умилением наблюдали, как их дражайшее чадушко, позабыв о слезах, жалобах и воплях, упоенно рубит и колет преступницу-метлу слишком тяжелым для него мечом, порой задевая стены и портя великолепный мозаичный пол. «Великим воителем будет, полководцем, а то и главнокомандующим войсками всей Райдассы», — шепнула растроганная Вайлипа, любуясь каштановыми кудрями и решительными движениями сына. «Или большим ученым — придворным философом, мудрецом, поэтом и звездочетом», — мечтательно предположил Иррион, глядя, как его драгоценная кровиночка азартно отрывает измочаленные прутья от палки метлы.