Год дракона (СИ)

– Извини, я старался не разбудить тебя, – вздохнул Вовка.

– Слушай, я… мне ужасно неудобно, что я…

– Не оправдывайся. Все мое – твое. Конечно, кроме этого, – брат задрал левый рукав и продемонстрировал свой браслет. – Можешь читать и смотреть все, до чего сумеешь добраться. Тем более этот дневник я писал для тебя.

Я не знал, что сказать. Брат протянул мне руку, помог встать, а потом поднял с пола блокнот.

– Я сам виноват. Надо было сразу отдать его тебе. Только предупредить о ловушках.

– Каких ловушках?

– Заклинаниях. Дневник мог попасть в чужие руки, поэтому я расположил на его страницах заклинания-ловушки. Они написаны крупным шрифтом и бросаются в глаза, как только перевернешь страницу. Человеческий глаз так устроен, что он невольно улавливает то, что выделяется из общей массы. Ты и уснул потому, что прочитал заклинание сна. Люди от этого заклинания спят до тех пор, пока их не разбудят. Хороший способ ловить воров.

Я смутился еще больше, и Вовка понял, что его слова вызвали не тот эффект, на который он рассчитывал, и поспешил исправиться:

– У меня раньше оно на стене было написано напротив двери. И еще одна скрытая ловушка была в этой комнате. Растяжка, как на минном поле. Вор заходит, задевает ее ногой, но ничего не взрывается, конечно. Просто сзади него с шорохом разворачивается плакат, на котором написано то же заклинание. Вор невольно оборачивается на звук, читает слова и засыпает на месте. Но я убрал все перед твоим приездом.

– Хитро придумано, – я кивнул на блокнот.

– Там есть еще заклинание забывчивости: человек забывает все, что было с момента точки отсчета. Есть и заклинание гипноза. Прочитав его, человек начинает выполнять все, что написано далее.

– Смотрю, ты неплохо подстраховался.

– Если бы еще эти страховки работали на сто процентов, – Вовка подбросил тетрадь на руке и положил ее на стол. – Человек может пролистнуть страницу с заклинанием, может защититься от него тайным знаком. Дневник может попасть в руки существа, на которого не действует заклятье. Поэтому я важные вещи писал на других языках. Есть надежда, что читающий ими не владеет.

– Я точно не владею.

– Я тебе расскажу, что там написано. Если ты захочешь это знать.

– Для начала расскажи, кто такие Горыныч, Шу и двуглавый.

– О! – Вовка расплылся в улыбке. – К Горынычу мы с тобой поедем на следующей неделе. С Шу ты познакомишься в апреле: раньше просто нет смысла везти тебя. Насчет двуглавого не знаю. Пока он не изъявил желания встречаться с тобой, и поэтому я вряд ли имею право рассказывать тебе о нем.

– Понятно. Ты поохотился?

– По мне не видно?

Я окинул брата взглядом. Выглядел он посвежевшим и слегка помолодевшим. И даже щетина не придавала ему той суровости, какую я заметил в его приезд в детдом.

– Если у тебя есть какие-то вопросы по записям – задавай, – Вовка сел на свою кровать.

– Ты не закончил расследование.

– Закончил, просто не стал писать его результаты. Во-первых, потому, что сам долго не мог принять это. Во-вторых, глаза на произошедшее мне раскрыл Горыныч, и я много времени потратил на то, чтобы опровергнуть его теорию. Но получилось, что я ее доказал. В-третьих, результаты показались мне очень личными, и если бы дневник попал в чужие руки, это могло бы сыграть против меня. Ну и в-четвертых, к тому времени я набрал столько новой и порой противоречивой информации, что она требовала немедленной систематизации. Мне это показалось наиболее важным, и я бросил описывать расследование.

– Так чем все закончилось в расследовании?

– Самоубийством. Во время перестрелки у моего отца случился выброс адреналина, и внутренние барьеры не выдержали. Сослуживцы рассказывали, что он просто взял и вышел из укрытия, как ребенок, которому надоела игра. Думаю, он в этот момент просто отчаянно хотел, чтобы все закончилось. И все закончилось.

Я молчал, опустив глаза. Какие-то реплики вертелись у меня в голове – реплики возражения и сочувствия, но я не произнес ни звука. Я вдруг отчетливо представил, что именно чувствовал Сергей Ермоленко в тот момент, когда шагнул под пули. Это чувство показалось мне знакомым, хотя я никогда не ощущал явного желания покончить с собой. Но именно это внезапное понимание поступков незнакомого мне человека и удержало меня от дальнейших расспросов. Просто я почувствовал: Вовка прав.

Его, наверное, удивила моя покладистость, потому что он прервал молчание:

– С твоим отцом было так же. Я не знаю, что сыграло роль капли, переполнившей чашу, но он…