Стивен Кинг - Стрелок

Стрелок поднёс руку к полям своей шляпы.

— Благодарствую, парни. Было приятно узнать, что в этом городе есть ещё люди, у которых хватает мозгов, чтобы связно складывать звуки в слова.

Он поднялся на дощатый настил и зашагал вниз по улице к заведению Шеба. За спиной у него прозвучал звонкий презрительный голос кого-то из тех, двоих. Совсем ещё детский дискант:

— Травоед! И давно, интересно, ты дрючишь свою сестру, Чарли? Травоед!

А потом — звук удара и плач.

У входа в кабак горели аж три керосиновые лампы, по одной с каждого боку и ещё одна — прямо над покосившейся двустворчатой дверью. Пьяный хор, распевавший «Эй, Джуд», уже выдохся, и пианино бренчало теперь какую-то другую старую балладу. Голоса шелестели, словно рвущиеся нити. Стрелок на мгновение застыл на пороге, глядя в зал. На полу — слой древесных опилок. У колченогих столов — плевательницы. Стойка — обычная доска, укреплённая на козлах для пилки дров. За ней — заляпанное зеркало, в котором отражался тапёр, непременно сутулый, на своём непременно вертящемся табурете. У пианино не было передней панели, и было видно, как деревянные молоточки скачут вверх-вниз, когда эта хитрая штука играет. Барменша — светловолосая женщина в грязном голубом платье. Одна бретелька оторвана и подколота английской булавкой. Человек этак шесть — надо думать, все местные — скучковались в глубине зала, — где методично нажирались и лениво поигрывали в «Не зевай». Ещё с полдюжины посетителей сгрудились у пианино. Ещё четверо или пятеро — у стойки. И какой-то старик со всклокоченными седыми космами спал, повалившись на столик у самых дверей. Стрелок вошёл.

Все, кто был там, внутри, обернулись к двери. Все как один. Взгляды упёрлись в стрелка и его револьверы. На мгновение в помещении воцарилась почти полная тишина, только рассеянный тапёр, ничего не заметив, продолжал бренчать на своём пианино. А потом женщина за стойкой поморщилась, и всё стало как прежде.

— Не зевай, — сказал кто-то из игроков в углу и побил червонную тройку четвёркой пик, сбросив все свои карты. Тот, чья тройка ушла, смачно выругался, сдвинул деньги на середину стола, и карты сдали по новой.

Стрелок приблизился к стойке.

— Мясо есть? — спросил он.

— А то. — Женщина смотрела ему прямо в глаза. Когда-то она была даже красива, но с тех пор всё изменилось. Мир сдвинулся с места. Теперь её лицо поистаскалось и отекло, а на лбу красовался лиловый изогнутый шрам. Она его густо запудрила, но эта нехитрая уловка не скрывала рубец, а скорее привлекала к нему внимание. — Чистое мясо, хорошее. От доброй скотины. Только оно денег стоит.

Чистое, значит. От доброй скотины. Усраться можно, подумал стрелок. Да то, что лежит у тебя в холодилке, наверняка бегало на шести ногах и глядело тремя глазами, леди-сэй.

— Давай, значит, мне три бифштекса и пиво.

И снова — едва уловимый сдвиг в атмосфере. Три бифштекса. Рты наполнились слюной, языки впитали её с неторопливым и сладострастным смаком. Три бифштекса. Где это видано, чтоб человек ел по три бифштекса за раз?!

— С тебя пять быксов. Быксы-то есть?

— В смысле, доллары?

Женщина за стойкой кивнула, так что она, вероятно, имела в виду баксы.

— Это как, вместе с пивом? — спросил стрелок, улыбнувшись. — Или за пиво платить отдельно?

Женщина не улыбнулась в ответ.

— Ты сперва покажи мне деньги, а потом будет пиво.

Стрелок выложил на стойку золотой. Все взгляды как будто прилипли к монете.

Прямо за стойкой, слева от зеркала, стояла маленькая переносная печка с тлеющими углями. Женщина нырнула в какую-то каморку за печкой и вернулась уже с куском мяса, уложенным на бумажку. Отрезав три тоненьких ломтика, она швырнула их на решётку над углями. Поднявшийся запах сводил с ума. Стрелок, однако, стоял с непробиваемо равнодушным видом, как бы и не замечая, что происходит вокруг: чуть сбившийся ритм пианино, заминку в игре картёжников, косые взгляды завсегдатаев.

Мужик, подбиравшийся к нему сзади, был уже на полпути к своей цели, когда стрелок увидел его отражение в зеркале. Почти совсем лысый мужик. Его рука судорожно сжимала рукоять огромного охотничьего ножа, прикреплённого к поясу на манер кобуры.

— Сядь на место, — сказал стрелок. — Не нарывайся, приятель.

Мужик замер на месте. Его верхняя губа непроизвольно приподнялась, как у оскалившегося пса. На мгновение всё затихло. А потом лысый вернулся к своему столику, и всё опять стало как прежде.

Пиво подали в стеклянном бокале, правда, слегка надтреснутом.