Стивен Кинг - Стрелок

— Мою цену ты знаешь, наверное, — сказала она. — Раньше я на мужиков не бросалась, это они на меня бросались. Но теперь всё не так, как раньше. А мне очень нужно.

Он смотрел на неё в упор. В темноте шрама будет не видно. Её тело не смогли состарить ни пустыня, ни песок, ни ежедневный тяжёлый труд. Оно было вовсе не дряблым, а худым и подтянутым. И когда-то она была очень хорошенькой, может быть, даже красивой. Но это уже не имело значения. Даже если бы в сухой и бесплодной черноте её утробы копошились могильные черви, всё равно всё случилось бы именно так. Всё было предопределено. Предначертано чьей-то рукой в книге ка.

Она закрыла лицо руками. В ней ещё оставались какие-то соки: чтобы заплакать, хватило.

— Не смотри! Не надо так на меня смотреть! Я не какая-то грязная шлюха!

— Прости, — сказал стрелок. — Я и в мыслях подобного не держал.

— Все вы так говорите!

— Закрой заведение и погаси свет.

Она плакала, не отнимая рук от лица. Ему понравилось, что она закрывает лицо руками. Не из-за шрама, нет, просто это как бы возвращало ей если не девственность, то былую девическую стыдливость. Булавка, что держала бретельку платья, поблёскивала в масляном свете ламп.

— Он ничего не утащит? Если хочешь, могу его выгнать.

— Нет, — прошептала она. — Норт никогда ничего не крал.

— Тогда гаси свет.

Она убрала руки с лица, только когда зашла ему за спину. Потом потушила все лампы, одну за другой: долго ходила по залу, подкручивала фитили, задувала пламя. А потом, в темноте, она взяла его за руку. Её рука была тёплой. Она увела его вверх по лестнице. Там не было света, чтобы скрыть их сношение.

Он свернул во тьме две самокрутки, раскурил обе и отдал одну ей. Комната хранила её запах — трогательный аромат свежей сирени. Но запах пустыни его забивал. Стрелок вдруг понял: он боится пустыни, что ждала впереди.

— Его зовут Норт, — сказала она. Даже теперь её голос не сделался мягче. — Просто Норт. Он мёртвый.

Стрелок молча ждал продолжения.

— Его коснулась десница Божия.

Стрелок сказал:

— Я ни разу Его не видел.

— Сколько я себя помню, он всё время был здесь… Норт, я имею в виду, не Бог. — Она усмехнулась в темноте. — Одно время он подрабатывал тем, что развозил по дворам навоз. Потом запил. Стал нюхать траву. А потом и курить. Дети таскались за ним повсюду, проходу ему не давали, собак науськивали. У него были такие зелёные старые шаровары, и от них жутко воняло. Ты понимаешь?

— Да.

— Он начал её жевать. Под конец уже просто сидел и вообще ничего не делал. Даже есть перестал. Наверное, воображал себя королём. Детишки, наверное, были его шутами, а собаки — придворными.

— Да.

— Помер он тут, в аккурат на пороге. Шёл по улице, сапогами своими шлёпал… сапоги-то солдатские были, носи их — не сносишь… он их нашёл на старом полигоне… в общем, шёл он по улице, ну и, как водится, следом — детишки с собаками. Видок у него был ещё тот! Как вот вешалки, что из проволоки, если их собрать и скрутить все вместе. В глазах у него словно адов огонь горел, а он ещё ухмылялся. Такой, знаешь, оскал… малышня вырезает похожие рожи на тыквах в канун Большой Жатвы. А уж несло от него, кошмар! И грязью, и гнилью, и травкой. Она, знаешь, стекала по уголкам его рта, как зелёная кровь. Я так думаю, он собирался войти и послушать, как Шеб играет. И буквально уже на пороге вдруг замер, голову вскинул. Я его видела, но подумала, что он карету услышал, хотя для кареты было рановато. А потом его вырвало, чёрным таким, с кровью. Лезло всё через эту его ухмылку, как сточные воды через решётку. А уж воняло… лучше с ума сойти, честное слово. Он вскинул руки и как отключился. Просто упал и всё. Так и умер с этой ухмылкой на губах. В своей же блевотине.

— Добрая такая история.

— Да, спасибо-сэй. Какое место, такая история.

Её била дрожь. Ветер снаружи так и не унялся.

Где-то хлопала дверь, далеко-далеко — как звук, пригрезившийся во сне. В стене копошились мыши. «Надо думать, это — единственное заведение во всём городке, где мышам есть чем поживиться», — подумал стрелок. Он положил руку ей на живот. Она вздрогнула, но тут же расслабилась.

— Человек в чёрном, — сказал стрелок.

— А почему нельзя кинуть палку и сразу заснуть? Но ты от меня не отстанешь, как я понимаю, пока я всё не расскажу?

— Мне надо знать.

— Ладно. Я расскажу. — Она сжала его ладонь обеими руками и рассказала всё.

Он заявился под вечер, в тот день, когда умер Норт. Ветер в тот вечер разбушевался: рассеивал верхний слой почвы, поднимал в воздух песчаную пелену, вырывал с корнем ещё недозревшую кукурузу. Хьюбал Кеннерли запер конюшню, а торговцы, державшие лавки, закрыли все окна ставнями и заложили их досками. Небо было жёлтым, цвета заскорузлого сыра, и тучи неслись в вышине, как будто что-то их напугало в безбрежных просторах пустыни, над которой они только-только промчались.