Вадим Булычев - Капитан Брамы

Пастух двинулся к одинокому вагончику, сиротливо скучающему на противоположной от дороги части корейского поля. Вагончик принадлежал Виктору, бывшему старосте краснокутовского прихода, «правой руке» отца Василия.

В вагончике было нечисто, пахло перегаром, машинным маслом (чадил самодельный камин), луком и еще целым букетом не очень приятных запахов. На топчане спал мертвецки пьяный хозяин вагончика, кореец Виктор. Второй раз за год Пастух видел его в таком состоянии.

Это из-за родни. Вся иеговисткая родня Виктора, включая родного отца, торжественно отреклась от него, где-то с год назад. Как только стало известно, что Виктор бегает к попу Василию. Тогда он также напился. Несложно догадаться, что Виктор сделал вчера попытку примирения. И она окончилась безрезультатно.

Пастух забросил за плечо свой вещмешок и вышел из вагончика, плотно прикрыв дверь.

Может все-таки поговорить с Кимом, — размышлял Пастух, — пусть помирится со своим сыном, а то еще тот с горя удавится. И отец Василий не поможет.

Впрочем, какое мне дело. Эти иеговы не намного лучше церковников. Чего только с ними Ким связался, не ужели так же из-за родни. И как в роль вошел, чуть ли ни главный в Алексеевке иеговист.

— Чует, чует душа, — усмехнулся Пастух, — что недалека от могилы. И там ответ давать, в том числе за колдовство. Вот и побежал к иеговым. Что-то такое в них нашел, как я в отце Василии.

— Ким, ты не на ту партию поставил, — сказал Пастух вслух и даже хрипло хохотнул.

Когда придет государь, он и с иеговыми разберется, как с еретиками… Ладно, не мое дело. Ким мой самый древний приятель, мой союзник. А попов он, пожалуй, еще больше моего не любит…

Пастух выбрался на дорогу и неспешно двинулся в сторону Черноморки. Он проходил курган, когда полностью рассвело. День обещал быть солнечным, весенним.

Едва Пастух отдалился от кургана, как рядом с ним притормозил старенький, пыльный, желтый «Москвич». Открылась передняя дверь и худощавый, морщинистый, загорелый до темно-коричневого цвета пожилой кореец высунулся из машины.

— Здорово, Юра, не спится?

— Не спится, Ким.

— Ну, садись, подброшу.

Черная «Волга» немного притормозила.

— А це у нас чудо природы, — сказал голова, махнув рукой в сторону Брамы.

— Да, мы уже видели, — отец Иван осторожно спросил, — а что, правду говорят, что это у вас тут аномальная зона? Я еще в городе слышал.

— Ну, як вам сказать, — осторожно ответил голова. — Балакают разное. Да, разное балакают. Вы… вы лучше нашего Николая спытайте. Он много што про Браму знает. Хлопчик хороший, только чуть странным стал со своей Брамой. Он у нас… — В этот момент колесо машины угодило в выбоину и всех немного тряхнуло. Голова на минуту замолчал. Потом снова заговорил, и голос его теперь звучал тихо и немного загадочно:

— Мобилка у меня постоянно дохне возле Брамы. Представляете! А як Браму проезжаешь, включается. Так, может што и есть, в этой Браме. Да… А как-то ночью я домой ихал… тоже… привиделось…

Голова весело хохотнул, но о том, что ему там привиделось, говорить не стал.

Машина обогнула подсыхающую, но еще довольно большую «океаническую» лужу и повернула в сторону Черноморки. Показались корейские угодья.

— Фермеры, — сказал голова мрачным голосом и махнул рукой в сторону корейских плантаций. — Буржуи, эксплуататоры. И эти еще, як их, иеговы… Вот ваша церковь, отец Иван, як к иеговым относится?

— Сектанты, — коротко ответил батюшка.

— Вот и я кажу, сектанты! — оживился голова. — А еще, агенты западного влияния. Враги, одним словом. Буржуи. При советской власти их бы всех давно, того, в места не столь отдаленные… Сектанты, — подытожил голова и замолчал.

Образцовый коммунист, я таких еще не встречал, — подумал я. — И делец, делец до мозга кости! Боже, как все перемешано. А тут еще и аномальная зона. Что там Николай вчера говорил о внешнем бессознательном воздействии Брамы? Что-то там о консервации временных пластов сознания.

Кажется, правота его слов только что подтвердилась. Теперь понятны и перестроечные плакаты и портреты Ленина всюду. И устойчивая любовь к советскому укладу жизни…

— В селе работы нема, — продолжил председатель, — а им это только на руку. На людском горе разживаются. Сектанты! Люди у них, як рабы, с утра до ночи за так работают. Кровососы! Кровососы! — повторил голова и вдруг в сердцах воскликнул — но шо ты сделаешь с этими фермерами, когда советской власти нема! Вот, нема советской власти!