Вадим Булычев - Капитан Брамы

— Да-да, — воскликнул отец Иван и аж прищелкнул пальцами от возбуждения. — Черноморский батюшка мне говорил, что храм там при Хрущеве взорвали. И до сих пор он так в руинах и лежит.

— Верно так, — спокойно подтвердил Николай и, окинув нас своим ясным мечтательным взором, продолжил свой не торопливый рассказ. — Только храм тот прямо с людьми взорвали.

— Не может быть, при Хрущеве-то и с людьми! Это же не эпоха военного коммунизма! — с жаром сказал я, хотя и подумал про себя, что от чего это не может быть, очень может быть в этой глухомани, все может быть!

— Увы, — горестно вздохнул Николай. — Отец Геннадий видимо так же думал, что с людьми взрывать не решаться. Ни те времена. И поэтому забаррикадировался с несколькими самыми преданными ему прихожанами в притворе храма. Но перед этим он все же, наверное, мистически предчувствовал, что дело может кончиться смертью. Поэтому оставил бабе Марии, на хранение, кое какие церковные вещи и в том числе Причастную Чашу.

— Вот эту Причастную Чашу и принесла в церковь баба Мария. Она очень Ей дорожила. Считала, что Чаша окроплена мученической кровью отца Геннадия. Так Чаша стала святыней для наших немногочисленных прихожан.

— Да, брат Николай, немногочисленных, это сколько? — спросил отец Иван. — Ну, из тех, что постоянно в церковь ходили.

— Очень мало, — с готовностью ответил Николай, — пожалуй, на пальцах одной руки можно пересчитать.

— Ясно. Ну и что отец Василий?

— Да, отец Василий, — сказал Николай и вдруг задумался.

— Ну да, вначале все на велосипеде к нам ездил. Ну а где-то с октября уже полностью к нам перебрался. Вначале, как и вы, в общежитии жил. С хором занимался. Иконостас делали. А потом, в начале зимы, была первая полноценная литургия. А потом он перебрался жить в дом к одной бабке, в общежитии холодно стало. А потом, э-э-э…

— Николай, — терпеливо перебил его отец Иван, — это все детали. Ты можешь конкретно рассказать, что здесь, в общем происходило. Как воспринимали отца Василия. Может, он чрезмерно аскетичен был. Все-таки монах. В общем, что, по-твоему, могло привести к исчезновению отца Василия. Понимаешь, мне важно в этом разобраться. У меня и благословление владыки на этот счет есть. Понимаешь, Николай, очень важно!

— Кое-что могу рассказать, — вздохнул Николай, — но очень бы не хотелось. Понимаете, кто я такой, что бы судить духовное лицо, хотя и не был понят и принят этим лицом. — Николай еще раз мучительно вздохнул.

Отец Иван молча встал и положил руку ему на плечо:

— Николай, дорогой, — тихо сказал он, — мы в данный момент не осуждаем, а рассуждаем. Ведь не шутка же, иеромонах пропал. Войди и ты в наше положение.

— Да, конечно, — согласился Николай, — простите, развел тут нюни. В общем…. Э-э-э. Надо сказать сразу, без осуждения, что отец Василий, хоть и молод был, но очень такой жесткий батюшка. И что удивительно, проговаривал он свои инквизиторские жесткости прямо таки тихим, елейным голосом. Например, говорит той же учительнице, тете Тамаре:

— Вам, дорогуша, не мешало бы двадцать поклончиков. Не можете. Спина болит. Ну, тогда я буду не спать, всю ночь буду за Вас молиться, что б Господь Вас сподобил поклончики делать. Вот. И приходилось, бедной тете Тамаре надрывая больную спину делать поклончики. А то ведь любимый батюшка не будет спать из-за нее.

— Да, строгий был отец Василий. Очень любил епитимии [10] Епитимья́ (др. — греч. ἐπιτιμία, «наказание») — исполнение исповедовавшимся христианином, по назначению духовника, тех или иных дел благочестия; имеет значение нравственно-исправительной меры. Епитимья назначается разная, по степени грехов, по возрасту, положению и по мере раскаяния. Обычно назначаемые священником для совершения добродетели выбираются противоположными содеянным грехам. Православное каноническое право определяет епитимью не как наказание или карательную меру за совершенные грехи, но как «врачевание духовное». При этом важно учитывать, что епитимья не составляет безусловной необходимости при совершении исповеди. Степень и продолжительность епитимьи обусловлена тяжестью греховных преступлений, но зависит от усмотрения духовника. Суровые епитимьи, предусмотренные древними канонами (долговременное отлучение от причастия, даже предписание молиться не в храме, а на паперти и др.), в настоящее время не употребляются. Над исполнившим епитимью читается особая «Молитва над разрешаемым от запрещения», через которую он полностью восстанавливается в своих «церковных правах». В дореволюционной России существовала, кроме того, епитимья, налагаемая гражданским судом на основании уголовных законов за вероотступничество, святотатство, ложную присягу и некоторые тяжкие моральные преступления. В отличие от епитимьи, предписанной духовником, она имела определенное значение наказания. Способы ее исполнения и контроль осуществлялись епархиальными властями, получавшими решение суда. раздавать. И проповеди длинные такие произносил. На мой взгляд, что-то больше похожее на политинформации.