Борис Сапожников - Исповедь безумного рисколома

— Для чего тебе этот парень? — возмутился Хардин. — Он же нам обузой станет.

— Нет времени объяснять сейчас, — поторопил его Лосстарот. — Нашим людям долго не продержаться против Кровавых клинков да Косты.

Топот тяжёлых шагов Хардина послужил мне сигналом. Одним прыжком я заскочил в комнату через всё то же окно, взяв Лосстарота на прицел арбалета.

— Не дёргайся, — усмехнулся я, претворяя не глядя окно за спиной. — Ты, думаю, знаешь, что бывает, когда арбалетный болт пробивает человека насквозь с пяти шагов.

Сидней в ответ лишь нагловато улыбнулся, сложив руки на груди, я заметил, что нос его не носит ни малейших следов недавней драки.

— Считаешь, мы поменялись ролями? — спросил он. — А я вот — нет.

— Мне плевать, что ты думаешь, — резче, чем следовало, бросил я ему, доставая из сумки верёвку и кидая её под ноги Лосстароту. — Свяжи себя.

— Оставь, Эшли, — покачал головой Сидней. — Тебе от меня не будет проку. Да Коста вырезает всех под корень, он сам рвётся в Брессионе. Лучше присоединяйся к нам.

— Я здесь не для того, — отрезал я. — Свяжи себя, я больше повторять не стану.

Толи сына Бардорбы держали неподалёку, толи Хардин был спринтером, но только дверь в комнату отворилась — на пороге стоял страндарец с мальчишкой лет четырёх-пяти через плечо. Последний не сопротивлялся, — висел словно мешок, может, без сознания был?

Лосстарот рванулся с места и я, рефлекторно, нажал на спусковую скобу арбалета. Болт пробил грудь Сиднея, из жуткой раны остались торчать четверть фута дерева, увенчанные оперением. Однако Сидней и бровью не повёл, он преспокойно сомкнул пальцы на древке и, сморщившись от боли, резким движением выдернул болт, отбросив в сторону.

— Уходим, Хардин, — усмехнулся он. — Об этом рисколоме позаботится да Коста.

— Сидней, тот дознаватель… — Новость так и не распирала страндарца, он и на меня-то особого внимания не обратил.

— Всё после, — почти раздражённо отмахнулся Лосстарот. — Брессионе ждёт!

Полный решимости остановить их, я выхватил меч, забросив арбалет за спину — некогда перезаряжать. Баклер занял своё место на предплечье… Но тут хлопнула дверь — и в комнату влетели несколько Рыцарей Креста во главе с самим да Костой. Лосстарот метнулся к окну и выскочил в него, разбив красивый цветной витраж на тысячу осколков. Хардин последовал за ним, всё так же с мальчишкой на плече.

— Займитесь этим парламентским ублюдком, — бросил Ромео своим рыцарям, — отправьте его к его приятелям из ИРМ. — А сам развернулся и вышел.

Я же остался один против четверых Рыцарей Креста, начавших медленно брать меня в полукольцо. Первый пробный выпад я отбил клинком фалькаты, тут же крутнувшись с шагом вперёд, ударил врага кромкой щита в горло. Второй разворот, так чтобы всё ещё стоящее вертикально тело закрывало мне спину, выпад в живот и одновременно — баклером по лицу, целя в глаза. Рыцарь взвыл, прижав ладони к кровоточащему лицу, но мне было уже не до него. Наконец использовав щит по назначению, я парировал удар стоящего передо мной противника, отвёл клинок его меча далеко в сторону и рубанул снизу вверх, точно между нащёчниками шлема, кроша нижнюю челюсть. Я третий раз развернулся, теперь уже лицом к последнему Кровавому клинку, отступил на несколько шагов, так чтобы нас разделяли тела погибших. Рыцарь Креста пошёл по широкой дуге, сгорбившись и выставив перед собой меч, он ступал осторожно, чтобы ненароком не наступить на труп товарища или не споткнуться об оружие одного из них, но ошибку допустил значительно раньше. Не учёл, что имеет дело с рисколомом. Я шагнул к открытой двери и, подцепив её носком сапога, резко толкнул прямо в лицо рыцарю. Он вовремя отскочил, но я уже был прямо перед ним и рубанул от всей души. Рыцарь Креста закрылся, правда как-то неуклюже — расстояние было маловато; клинок фалькаты перерубил ему руку в локте. Он осел на пол, зажимая рану, и я добил его коротким ударом.

Оставался последний Рыцарь Креста, корчившийся на полу, зажав ладонями глазницы на раздробленном лице. Я оборвал его мучения и вышел из комнаты. Да Коста не мог далеко уйти и близость сладкой мести заставляла прибавлять и прибавлять шаг.

Очередной коридор окончился открытой галереей, я вышел на неё и замер на мгновение, ослеплённый лучами восходящего солнца. Оно осветило Кастель Муньос, тупы на его стенах и во внутреннем дворе, всё было залито кровью, всюду валялись обломки оружия, в основном, всё тех же набивших оскомину адрандских вужей — да уж, битва тут разгорелась нешуточная, что особенно подчёркивали рассветные лучи, придававшие картине исключительную контрастность.