Джон Холлинс - Золото дураков

«Пророк. Они еще в сути считают меня пророком», — подумал Балур.

Надо отдать должное аборигенам Кондорры. За свои иллюзии они цепляются с удивительным слепым упорством, почти достойным восхищения.

— Билл суть был пророк, — сказал ящер. — А теперь он пребывает мертвым.

— Билл? — вопросил Фиркин, странно глядя на Балура.

— Ну этот, суть высокий для вас, розовых кусков мяса. Благословенный способностью выдавать охренительные планы. Тот, который суть украл мое убийство Мантракса. Тот, который бывал ходивший и предсказывавший всю проклятую заваруху.

— Заваруху? — удивленно спросил Фиркин.

— Да! — прорычал Балур, быстро теряя терпение от расспросов. — Мертвецы. Мертвые друзья. Кровь повсюду. Это и суть, по-моему — классическое определение заварухи.

— Я знаю Билла, знаю заварухи. Надо же! — огрызнулся Фиркин с неожиданной свирепостью. — Ой, гребаный я, несчастненький ящер, застрявший в долине, которая всего-то меня боготворит! Ой же бедный я вдоль и поперек!

Старик откашлялся и сплюнул.

— Я знаю горе! Ты, махатель соплями, знай: я терял целые бутылки виски! Я знаю такую боль, какой ты не поверишь. Но яйца по-прежнему в моих штанах. Я не знал, что ты отдал свои подружке. Наверное, она отдала их Биллу, чтоб он смог ее хорошенько потрясти?

Свое состояние Балур — конечно, после изрядной выпивки, ведь какая без нее характеризация? — охарактеризовал бы как «хрупкое». А дерьмо Фиркина с трудом переносилось и в лучшие времена. Нынешние такими определенно не были.

Ящер в два шага подступил к Фиркину, схватил за шею и оторвал от земли.

— Ты, какашка, суть слушай! Я был теряющим сегодня свое племя! Я суть скорблю по племени. И я суть не выше того, чтобы сломать тебе шею.

— Бедненький, такой одинокий! — хихикнул Фиркин. — И я бывал одинокий однажды. Оно тянулось будто полтысячи лет. Но в памяти о том — туман. Я почти всегда был пьяненький. Я тебе говорил, что это абсолютно гениально, когда ты пьяный?

Несмотря на болтающиеся в воздухе ноги, Фиркин, кажется, не обращал на стиснувшую горло руку никакого внимания.

— Но не думаю, чтобы я спьяну убивал драконов. И обожания многих тысяч народу тоже не помню. Вообще обожания не помню. Хотя, наверное, я платил за него пару раз. Тут тяжело знать наверняка. Хотя, возможно, оно и объясняет, куда подевались деньги. Или невозможно. Деньги — гениальная штука. Даешь пару кусочков меди, а тебе — выпивка. Выльешь ее в себя — и тебе на все плевать. Ты пробовал выпивку?

— Я пробовал выпивку, — прорычал Балур.

— Не уверен, — сказал Фиркин, пытаясь кивнуть, но крайне неудачно. — Ты ж такой слабочленный малютка-плакса!

Балура поразило столь наглое хладнокровие. Он уронил Фиркина и поглядел на него, словно на больное бешенством животное.

Мать же его, как он мог сказать такое? Причем с чужой рукой на шее, готовой в мгновение его удавить.

Балур снова потянулся за молотом, не нашел его и снова выругался. Ладно. Фиркина можно прикончить и голыми руками. И даже получить большее удовольствие, чем от оружия.

— Племя! — заорал старик. — Значит, у тебя нет племени?

Фиркин попятился. Даже он уже мог различить уровень опасности.

— Ты хнычешь, потеряв племя из одного человека? И чему они вас там учат в Аналезианской пустыне? Считать до количества пенисов у мужчины?

Балур отметил, что в этих воплях была некая вдохновенная, восхитительная дерзость. Потому он решил с гордостью выдрать из спины Фиркина становой хребет и им содрать с несчастного кожу.

— Ты кретин, у тебя же племя в полсотни тысяч! — завопил Фиркин, когда ящер встал над ним, будто скала. — Ты потерял одну — а нашел каждого идиота этой долины! Дятел, ты же теперь племенной вождь номер один! Ты скажешь: «Эй, племя!» — и они в один голос заорут: «Пророк нашего племени, мать твою, так точно!» Ты скажешь им делать племенные вещи, они узнают, что это такое, и обязательно сделают. Малыш, да они теперь все — племя. Племя пророка. Тебя. Тупого тебя, но всем наплевать, потому что вся эта пророческая хрень…

Фиркин заметил, что сиюминутная смерть ему уже не угрожает, немного стряхнул с себя пыль и добавил уже спокойнее:

— А еще потому, что мертвые драконы.

Балур заколебался. Он посмотрел на обитателей долины Кондорра, пьяных от победы и драконьей крови — как и положено хорошему племени.

— А почему они думают, что я суть их пророк?

Фиркин возымел наглость выглядеть рассерженным.

— Когда пять здоровенных древних кожистых засранцев летят с небес и все жгут, а народ стоит, придерживая штаны, чтобы внезапный навоз не вывалился наружу, — один огромный ублюдок вдруг ревет так, будто у него стояк, которым можно заколотить дракона до смерти. А люди замечают такие вещи.