Борис Сапожников - Эрина

Я гулял достаточно долго, и понял, что к обеду домой не вернусь. Перехватывать куски на кухне я посчитал несолидным для полконика, к тому же деньги у меня имелись неплохие после войны на Пангее, и я решил зайти в трактир. Выбрал, конечно же, именно тот, куда мы бегали еще будучи кадетами старших курсов. Заведение было вполне приличное, хотя посещали его обычно не даже не обер-офицеры, что уж говорить о штаб-офицерах, вроде меня. Поэтому подавальщицы, никаких официантов в трактирах не было, а только подавальщицы - и никак иначе, да и большая часть посетителей были сильно удивлены появлению целого полковника. Я занял место за свободным столиком и заказал обычный обед. Вскоре на меня перестали даже обращать внимание.

Сидит себе полковник, ест картошку с сосисками, запивает пивом, как всякий нормальный человек. Фуражку рядом с собой на столе пристроил. Что тут странного в сеемом-то деле?

Наверное, теперь я подниму репутацию этого трактира. Может, и обер-офицеры станут сюда заглядывать, раз уж и полковник счет не зазорным посидеть тут и пива выпить.

Мои ленивые мысли были прерваны появлением достаточно большой компании. Ее составляли несколько обывателей разного возраста, окружавших молодого унтера. Не моего полка, и даже не драгуна, а строевика. Но ветерана фронтовика, на груди его болталась новенькая медаль "За битву на Пангее". Унтер был достаточно молод и явно стеснялся такого внимания. Его усадили за стол, сдвинув пару соседних, и принялись поить пивом, требуя от него рассказов о войне. Это только сильнее смущало унтера, все больше тяготящегося обществом обывателей. Он все чаще прикладывался к кружке, и все меньше говорил.

Но самое скверное началось, когда один из обывателей, по виду и манере общения школьный учитель, начал рассуждать о войне. Именно менторским, наставительным тоном.

- Я вижу, - начал вещать он, - что вы, молодой человек, хоть и успели достаточно повоевать, но взгляд у вас, так сказать, из окопа. Вы не можете окинуть взглядом весь театр военных действий, - учителю, как я прозвал про себя этого обывателя, доставляло видимое удовольствие пересыпать речь "военными выражениями", - и это вполне понятно. Вы ведь не получили достаточного образования для этого. Наше военное ведомство готовит атаку на вероломных альбионцев. И пока те будут заняты на одном фронте, сражаясь с демонами, наши армия и флот обрушат на врага удар с другой стороны. Откуда они этого совсем не ждут.

- А вы не считаете, - не выдержал я, поднимаясь из-за стола, - что это и есть самое настоящее вероломство?

- Простите, - глянул на меня опять же учительски поверх очков говорливый обыватель, - с кем имеем честь?

- Полковник Нефедоров, - представился я, - Пятый Вюртембергский драгунский полк. И я все же хотел бы спросить у вас, как у профессионала, разбирающегося во всех тонкостях современной политики, не является ли именно вероломством то, о чем вы сказали? Ведь альбионцы будут сражаться не с кем-нибудь, а с демонами - существами, противными самой природе человека. И мы воспользуемся этим, ударив по ним. Разве это не вероломство?

Обвинять полковника, да еще и явно не штабного, учитель не решился. Он некоторое время глядел на меня поверх очков, наверное, гадал, что бы такое сказать. Да только ответа готового у него не было, а придумать на ходу учитель не мог. Тогда я взял инициативу в свои руки.

- Унтер, - бросил я строевику, - вам не следует столь пить. Даже за чужой счет.

Унтер резво подскочил на ноги и взял под козырек. Обыватели вокруг него будто бы окаменели.

Я бросил пару крупных купюр на стол и, не дожидаясь сдачи, вышел из трактира. Настроение было испорчено окончательно.

Чтобы хоть как-то успокоиться после этих двух происшествий, я отправил домой пешком. Шагал быстро, стараясь не глядеть по сторонам, опасаясь ввязаться в еще одну историю. Ведь в этот раз я мог не сдержаться, как с тем майором, которому я дал по морде. Очень уж хотелось в трактире разбить этому учителю очки, что было недопустимым делом. При всей его очевидной глупости и безумном самомнении, он был мирным обывателем, защищать которых, как бы банально это не звучало, я должен, потому что являюсь офицером армии Доппельштерна. Такой проступок можно простить солдату или унтеру, да и то не всегда, но никак не штаб-офицеру

Я добрался дома достаточно быстро, и тут же направился в свою комнату. Видеть родителей, да и вообще кого бы то ни было, я не хотел. Хотя нет, вру сам себе. Я хотел видеть Елену Шварц. Она ведь была так близко ко мне - всего-то на соседней материке. По нашему времени, не больше суток времени. Самолетом до Гейдельберга - столицы Бадена, и оттуда поездом в родной город Елены. Но делать этого не стоило. Расстались мы не самым лучшим образом, да и вряд ли она захочет меня видеть после этого. И будет, в общем-то, абсолютно права. Как ни больно это признавать, но прощения я не заслуживал.