Екатерина Белецкая - Холод

— Правда? — с восторгом проговорил Фасти.

— Правда, — кивнул папа. — Ну что, кому что положить?

Ночью Инит и Фасти долго не могли заснуть. Они лежали в своих кроватях, потом Фасти, нарушая запреты, перелез в кровать Инита, лег у стенки, и… вдруг заплакал. Тихо, едва слышно, безнадежно, отчаянно.

— Но они же умрут, — всхлипывал он. — Понимаешь? Они же все умрут…

— И они хотят, чтобы мы жили, — не менее безнадежно произнес Инит. — Фасти, самое страшное то, что мы не сможем их ослушаться. Представляешь, как они расстроятся, если мы… если мы их не послушаемся, и тоже…

— А если потихоньку?.. — всхлипывал Фасти. — Я-то сперва обрадовался… праздник… праздник… помнишь, когда соседка, тётя Лиля, умерла, тоже праздник был?.. Поминки называется… я как понял… пирог ел, только чтобы маму не расстраивать…

— Не плачь, — Инит вдруг почувствовал, что сам сейчас расплачется. — И отец пил, ты видел? Он второй день… а до этого вообще никогда… это не честно… я не хочу так… это неправильно…

Фасти плакал и плакал, уткнувшись лицом в промокшую насквозь от его слёз майку брата, а Инит изо всех сил старался держаться, но понимал, что делать это с каждой минутой всё труднее и труднее.

— Знаешь, что? — произнес он твёрдо. — Пойдем, умоемся. Пойдем-пойдем, а то будут утром красные глаза. Мы не должны плакать. Мы должны терпеть.

— Мама же… папы…

— Вот из-за них и должны. Ради них…

Утром, едва забрезжило солнце, в комнату вошла мама, и велела им одеваться. Кажется, она торопилась, то и дело поглядывала на часы, и явно волновалась. Завтракали остатками вчерашнего роскошного ужина, а еще мама собрала два небольших рюкзачка, в которые упаковала, как успел заметить Инит, теплые легкие куртки и два пакета с едой.

Мама была этим утром спокойна, не нарочито, а обычно, буднично. Словно за ночь с ней произошло что-то, что даровало ей это спокойствие, которое в надвигающихся обстоятельствах дорогого стоило.

— Прогуляйтесь немножко по улице, — предложила мама, когда они доели. — Оказывается, у нас еще почти полчаса в запасе, я поторопилась. Только далеко не уходите. Нам скоро в дорогу.

— Куда, мам? — спросил Фасти. Идти ему никуда не хотелось.

— Сначала к морю, а дальше… я не знаю, — вдруг призналась мама. — Идите сюда, оба. Дайте я вас обниму, любимые мои.

Несколько минут оба брата стояли, прижавшись к маме — и никак не могли отойти. Если существует на свете любовь, то это была она, настоящая, самая лучшая, самая прекрасная, и самая вечная. Ни Инит, ни Фасти не хотели никуда отходить от мамы, и если бы кто-то спросил их в тот момент «что ты хочешь делать вечно?» оба они без колебаний ответили бы: стоять вот так, всегда стоять вот так, пока светят на небе солнце и звезды, и пока этот мир не рассыпался в прах.

Вместе с мамой они пришли к морю.

Было еще очень рано, поэтому народу на пляже не было ни души, только пара чаек бродила у воды, да перекликались в камнях, торчащих из воды у берега, черные длинношеие нырки.

У причала Фасти с удивлением заметил небольшую лодку, точнее, яхту. Класс «Звездный», на двоих, паруса смайнаны, но лодка эта была из ожившей мечты, никогда они на такой и не надеялись походить.

— Справишься, Инит? — с тревогой спросил старший папа, указывая на лодку. — Стаксель не ставь. Обойдись гротом. Ваша главная задача — уйти максимально далеко от берега, и при этом не рисковать и не утонуть ни в коем случае.

— А дальше что? — нахмурился Инит.

— Сейчас расскажу.

Фасти сидел в кокпите, скорчившись в три погибели, и рыдал в три ручья. Инит тоже рыдал, но беззвучно, к тому же ему нужно было управлять вертлявой и быстрой лодкой, поэтому вскоре ему стало не до слёз — дело важнее всего. Фасти повсхлипывал еще немного, и принялся помогать. Спрятал рюкзаки в свободное пространство под лавкой, аккуратно свернул шкот, чтобы не болтался под ногами, а потом осторожно вытащил из-за пазухи письмо.

— Я прочту еще раз? — спросил он.

— Прочти. Только смотри, чтобы ветром не унесло. Вслух прочти, я тоже хочу… еще раз…

— «Любимые мои. Не хватит всех слов в мире, чтобы передать, как больно и горько мне писать эти последние строки. Последние — потому что мы больше никогда не увидимся. Знайте главное: все мы, трое, ваши родители, любим вас так, как только возможно, и именно поэтому вы сейчас читаете наше письмо. Я не думал, что это случится, и, хотя предпосылки к тому были раньше, я предпочитал слепо верить, что всё может как-то обойтись. Не обошлось. Но волей проведения получилось так, что вам дается шанс. И вы обязаны им воспользоваться — не только ради себя, но и ради нас, ведь мы уйдем из этого мира с осознанием того, что вы, наше бесценное сокровище, наши дети, останетесь живы.