Екатерина Белецкая - Холод

— Семья? — с интересом спросил Сэт.

— Да. Два скъ`хара, жена, две дочери… причем это второй брак, первый распался, там тоже дочь была, с ней у них по сей день отношения прекрасные, по той ветке уже и внуки есть, и правнуки. Можешь радоваться тому, Сэт, что ваш род не угаснет. И через очень-очень много лет где-нибудь будет гулять у моря твой далекий потомок, и точно так же, как ты сам, щуриться при ярком свете.

— Спасибо, — Сэт улыбнулся. — Спасибо, Саб. И пусть я забуду эту правду, но, поверь, для меня очень важна.

— Верю, — Саб тоже улыбнулся. — Береги Галу и Кили, хорошо? Сделай для них всё то, что от тебя зависит.

— И даже сверх того. Клянусь.

Выехали через два часа, когда дождь прекратился совершенно, а дороги быстро начали подсыхать — выглянуло солнце, по южному теплое, и сейчас над потрескавшимся старым асфальтом клубился легкий белый туман, испарялась вода.

Машину вызвался вести Ит, Сэт сел рядом с ним, сказав, что хочет посмотреть по сторонам, а из маленьких окон в кабине видно неважно. Видеть он, конечно, хотел не пейзаж, а Ита, но, памятуя о разговоре с Сабом, довольно быстро приноровился смотреть украдкой, стараясь, чтобы Ит не заметил. Ит, надо сказать, тоже смотрел украдкой на Сэта, и Саб, сидевший за ними, от души веселился, наблюдая за этой игрой. Скрипач и Гала обсуждали сейчас карту, придумывая, с какой стороны логичнее и правильнее будет заехать в нужный поселок (дорог было две, а въездов даже три, поэтому мнения разделились), а Кили и Эри уселись на заднее сиденье, и, немного пообсуждав вчерашнее благословение, принялись рассматривать пейзаж. Заняться им было нечем.

— Скоро появится море. Поскорее бы, — Эри снова выглянула в окошко. — Знаешь, там, где я была, на Берегу, и где ты был, там тоже море. Чудесное море.

— Я там моря не видел, — возразил Кили. — Только горы.

— Потому что мы были в горах, — Эри кивнула. — До моря ты тогда не добрался. Может быть, оно и к лучшему.

— Море мне нравится, — признался Кили. — Ты обратила внимание, что у меня почти в каждой сказке есть море?

— Обратила, конечно. Доброе и теплое.

— Доброе и теплое оно не во всех сказках, — вдруг признался Кили. — Те, что я читал, это ранние. А потом, уже став взрослым… не то чтобы взрослым, подростком… я разозлился на них.

— На кого? — не поняла Эри. Она сидела рядом с Кили, держа Шилда на коленях, и почесывала его за ухом.

— На Инита и Фасти, — признался Кили с тяжелым вздохом. — Ужасно глупо, я и сам это понимаю. Но меня лет в шестнадцать дико бесил тот факт, что я слишком хорошую жизнь для них придумал. Мать, отцы, море… и я решил придумать им другую жизнь. Не такую, как моя, но ближе к ней. Все сказки, которые были позже, уже не такие добрые и трогательные, как первые. Сейчас, конечно, понимаю, что погорячился. Глупо злиться на своих же героев, но разозлился я тогда порядочно. Наверное, стоит продолжить то направление, где они еще дети. Может, и продолжу. Но всё равно, у меня есть два десятка сказок, в которых они перестали быть детьми…

— Вот даже как? — Эри удивилась. — И кто они там?

— В части сказок они подростки, в другой части — уже взрослые, — Кили замялся. — Сейчас я понимаю, что писал про тот возраст, в котором был тогда сам. Наверное, так многие пишущие делают — гораздо больше понимаешь про свой возраст, чем про чужой. Разве может кто-то молодой по-настоящему почувствовать проблемы того, кто уже стар?

— Я думаю, может, — пожала плечами Эри. — Это зависит от таланта, от дара. Пишут же добрые про злых, а злые про добрых?

— Пишут, — Кили невесело усмехнулся. — Но это не у каждого получается, наверное. В старых книгах, которых сейчас почти нет, потому что пожгли… там иногда бывали статьи в самом конце. Большие и скучные. Про авторов в том числе. Читать было особенно нечего, поэтому статьи я тоже читал, и, знаешь, обратил внимание на то, что если автор подлец, то и герои у него лучше всего получаются… подлые. А если автор в душе властный, то лучше всего у него получаются и герои такие же… — он задумался, подыскивая слова. — Цари, императоры, командиры, властители. Способные карать и миловать. Порой жестокие, и пусть автор делает их жестокость справедливой и праведной, она не перестает от этого быть жестокостью. Автор хочет карать и миловать, и чтобы перед ним весь мир стоял на коленях — вот и герои его карают, милуют, и ставят всех подряд на колени.

Эри задумалась, вспоминая прочитанные книги. А ведь отчасти Кили прав. Встречались ей книги, как бы помягче сказать, недобрые. И, да, потом выяснялось, что авторы этих книг были тоже не самые хорошие. Один тиранил жену, другой чуть ли не измывался над детьми, третий пил и буянил, четвертый и вовсе изменял направо и налево… Все это объяснялось тем, что, де, личности это творческие, поэтому им было дозволено. Но если вдуматься…