Somber - Второй шанс

— Ты уверен, что справишься без нас? — спросила я с беспокойством. — Может одному из нас стоит остаться с тобой? Просто на всякий случай?

— Я смогу телепортировать только себя. Просто дойди до туда, проникни внутрь и разбей талисман, — отозвался Снипс, склонившись над контрольной панелью. Твитчи вставил ключ обратно в слот и голубое сияние, разлившись по панели, собралось вокруг него. Снипс закашлялся, воздух стал жарче и гуще. Из вентиляционной шахты, как из горна, шёл жар. Даже если здесь нечему было гореть, дышать становилось трудно.

Он повернул ключ и дверь на одном из мониторов, отъехала в сторону.

— Поспешите. Вам ещё нужно найти путь внутрь.

Ракетница и ракеты должны стать в этом хорошим подспорьем!

— Ладно. Идём, — сказала я, в последний раз взглянув на ослепшего пони, склонившегося над панелью управления. Я знала, насколько это ужасно, вот так ослепнуть. Дезориентация… хотя он переносил это гораздо более стойко, чем я.

Блоссомфорф указывала нам путь. Это было хорошо, что у нас появился гид, хорошо знающий тюрьму. На лестнице, ведущий на уровень сверхстрогой изоляции, были установлены ещё две турели, но, к моему облегчению и радости, они не принялись поливать нас лучевым огнём. Видимо у какого-то пони в нашей группе был талисман, отмечающий нас как дружественную цель. Теперь идти стало полегче… так почему же я начала так нервничать по мере нашего продвижения вверх по лестнице и в крыло сверхстрогой?

Сверхстрогие камеры отличались от обычных. Почерневшие стальные прутья отделялись от проходов пуленепробиваемым стеклом, которые не впускало сюда дым. В камерах были похожие двери из армированного стекла, что не позволяло никому спрятаться внутри. Спальные матрасы выглядели приклеенными к полу и были сделаны из похожего полупрозрачного материала. Даже туалеты были из прозрачного пластика! Ещё более странным был тот факт, что внутри не было никаких гулей. Вместо неупокоенных, во всех камерах лежали кости.

— Я представить себе не могу, что за больное зебринское проклятие могло это сотворить! Радиация испарила всё, кроме их костей! — мрачно обронила Блоссомфорф. Мы поднимались всё выше и выше, глядя как дым, клубящийся за стеклом, подсвечивается снизу демоническим оранжевым свечением. Часовые, патрулирующие уровень, следили за нашим продвижением в жуткой тишине, и я облизнула губы, размышляя, не разломать ли их сейчас, до того, как надзиратель узнает, как легко мы продвигаемся с нашими новыми спутниками из охраны.

— Какого сена нужно натворить, чтобы в итоге оказаться в этих камерах? — вполголоса спросила Психошай.

— О, они предназначались для особенных заключённых. Заключённых, которые нужны были Министерству Морали в целости и сохранности для допросов и извлечения воспоминаний. Политические заключённые. Криминальные авторитеты. Предатели. Любые пони, которых нужно было сохранить для Пинки, — пояснила нам Блоссомфорф, пока мы шли мимо ряда камер. — Нам приходилось держать их отдельно от остальных, иначе их бы убили.

Я чуть замедлила шаг, позволив Рампейдж выйти вперёд и поравнялась с гулями.

— Вам знаком пони по имени Дуф?

— А, этот зануда. Ага. Я знаю. Странноватый, — ответил пегас, взмахнув своими измятыми крыльями. — То есть, его же за изнасиловали осудили, но пару лет я в это просто не мог поверить.

— Как так? — спросила я, стараясь говорить потише.

— Он здесь боролся изо всех сил. То есть, конечно… да… он преступник, но он встревал за других пони. Он не вступил в банду, хотя, видит Селестия, все пони хотели бы иметь его на своей стороне. Тут он и сидел. Мы сажали его в одиночку просто, чтобы дать ему шанс чуть поправиться, прежде чем снова отправить его обратно в общую камеру. Каждую неделю его избивали как мешок с дерьмом и раз в неделю мы его запирали, — пояснила Блоссомфорф, покачав головой. — Он говорил, что заслужил это.

— Да уж… — пробормотала я, думая о том, сколько хороших пони пустили в расход.

— А потом он скатился, — пробормотал Твитчи, глядя в дым. — Совсем…

— Как?

— Дуф каждый день писал письма. Он хотел повидаться с той единственной кобылой. Хотя бы раз. Говорил, что с радостью проведёт здесь остаток своей жизни, если сможет поговорить с ней хоть пять минут и сказать ей, как он сожалеет, — ответила Блоссомфорф, чуть сдвинув брови. — Теперь уж не узнать кто, но, думаю, кто-то из её друзей сказал ему, что она никогда-никогда-никогда-никогда не заговорит с ним снова. Это стало последней каплей… — кобылка-гуль содрогнулась. — После этого мы стали запирать его не для того, чтобы защитить его, а чтобы защитить от него других пони. Он нарывался, чтобы мы пустили ему пулю в лоб… отправили его в ад, где ему самое место. В конце концов, его перевели отсюда. Не знаю куда… и не хочу знать.