Андрей Стригин - Кирилл Обломов и его невероятные миры

— Конечно, ищут и скоро найдут, — едва не вскричал я.

— Что ж, я гостям рада, — ухмыляется старуха, искоса бросив взгляд на ужасную изгородь.

Затем она уходит к бане и вскоре из неё повалил крепкий дым. Я бесцельно хожу по двору, высматривая пути к отступлению. Не верю я этой старухе, не отпустит меня, взгляд у неё злющий и хитрый, я уверен, задумала она мысль чёрную.

Как бы невзначай подхожу к калитке, мгновенно с ветки слетает филин, проносится над головой и глухо ухает, моментально слышится насмешливый голос Бабы-Яги.

— Ты куда-то собрался, Кирюша?

— С чего вы взяли, бабушка, просто хожу, — я нехотя отхожу от выхода, прищурив глаза, со злостью смотрю на филина, который сел на ветку яблони и не сводит с меня немигающего взгляда. Будет возможность, пёрышки ему выдёргиваю, мстительно думаю я. Филин словно читает мои мысли, переваливается с лапы на лапу, скрипнул крючковатым клювом, крепче обхватывает острыми когтями ветку. Да уж, справится с ним, будет сложно, разве, что палкой навернуть. Интересно. Есть ещё охранники, или только филин?

Словно подтверждая мои опасения, в загоне громко гогочут гуси и, переваливаясь с боку на бок, выходят из него огромные птицы, ну просто мутанты какие-то, размером с добрых индюков, а то и больше. Они окружают меня, и я пячусь к бане, с удивлением и растерянностью замечаю, что клювы у них тоже странные, усеянные острыми зубами, как у крокодилов. От пары штук, конечно, можно отбиться, но со стаей вряд ли, уныло думаю я, и вваливаюсь в предбанник.

Баба-Яга оборачивается ко мне, учтиво говорит:

— Одежду сюда положи, её обдериха постирает, а оденешь эту, — указывает она на белые холщовые штаны и такую же белую рубашку. — Да с банником будь поучтивее, он не любит когда кто-то моется после двенадцати, но я уговорила его не свирепствовать, чёрную курицу задушила и, не ощипывая, закапала под порогом бани, — гнусно улыбается старуха, — вот и кусок чёрного хлеба положила и крупной солью засыпала. Надеюсь, не станет он тебя обжигать кипятком и кидаться камнями в печи-каменке. Разве, что в стену будет стучать, но ты не бойся, до смерти он запаривать тебя не будет.

— Банник, а кто это? — вздрагиваю я, но пытаюсь не подавать вида, что мне страшно.

— Не уж то никогда не встречался? — удивляется Баба-Яга.

— Так мы привыкли мыться в ванной, под душем, — невольно шмыгаю носом, так мне не по себе.

— Банник — дух, живущий в бане, а обдериха — его жена. Если найдёшь с обдерихой общий язык, одежду выстирает и дырки заштопает, волосы расчешет. А если всё же захотят чинить против тебя зло, вот, возьми, — старуха протягивает железный прут, — они как огня боятся железа.

— Спасибо, бабушка, — уныло говорю я. Никогда бы не мог подумать, что мытьё в бане такой опасный процесс, лучше грязным ходить, чем одной рукой веничком себя наяривать, а другой — железным прутом от нечисти обороняться.

— Пойду, ужин разогрею, тебе надо хорошо поесть, а то работать завтра будешь плохо, да и не ровен час похудеешь, — хихикнула старуха, нижними зубами почесала верхнюю губу и, вздыхая и кряхтя, удаляется.

Остаюсь один, испуганно таращусь по углам, но никто с криками не выскакивает. Немного успокаиваюсь, снимаю кольчугу, скидываю грязную одежду и осторожно захожу в парилку. Лёгкие мгновенно обжигает жар, в клубах пара почти ничего не видно, только светятся раскалённые камни. Плеснул на раскалённые камни водой и едва не задохнулся от взвившихся вверх клубов пара.

— Кто ж так на камни брызгает! — вблизи раздаётся раздражённый басовитый голос.

— Кто здесь? — я едва не упал в обморок, но нахожу в себе силы и взмахиваю железным прутом.

— Не маши своей железякой, не трону тебя, нам и курицы чёрной достаточно! — грозно говорит некто.

— Вы … банник? — дрожа, спрашиваю я и в клубах пара пытаюсь рассмотреть невидимого собеседника.

— А кого ты ещё здесь хотел увидеть, кикимору, что ли? — банник хохотнул, посчитав это хорошей шуткой.

— А вы камнями кидать не будете? — вспоминаю я слова Бабы-Яги.

— Будешь махать этим прутом, точно швырну, — обещает мне он.

Я поспешно опускаю прут, и силюсь сквозь клубы пара увидеть незримого собеседника.

— Ты бы вообще положил бы его на пол, — звучит напряжённый голос.

— А вы мне точно ничего не сделаете? — я стараюсь незаметно приблизиться к предбаннику, чтоб улизнуть от страшного духа.

— Сказал же, не трону … ты все, как положено, сделал … чёрную курицу под порогом закопал, а сейчас в предбаннике жена моя — обдериха, чёрный хлеб жуёт и солью посыпает, — звучит грубый, но с добродушными нотками голос.