Саша Ино - Два рассказа

1. Этот рассказ задумывался таким.

2. Нет, это не набросок.

3. Нет, продолжать или расписывать не буду.

4. Это мини. Шарж. Срез.

5. У автора цинизм зашкаливает, поэтому рассказ — стёб.

6. Если вам показалось, что тема не раскрыта из-за объема — вам показалось.

Я всегда знал, что умру рано. С самого детства я был не особо здоровым человеком, и все, что мне оставалось, это радоваться жизни, наслаждаться отпущенным сроком и любить… так, как я мог, от чистого сердца. И я любил. Его звали Владимир, и мы познакомились на выставке электронных изобретений, где он работал, а я пришел с компанией друзей. Меня сразу привлек его обстоятельный вид и несколько суровое выражение лица, которое так не подходило веселой плюшевой божьей коровке, приколотой к галстуку. Я попросил его посчитать расстояние от Юпитера до эскимо на Фонтанке, и он ответил что-то в своем духе… что-то из «Гамлета» или «Маленького принца». Я полюбил его сразу, ведь времени на сомнения и размышления у меня не было, а он немного попозже, но зато в сто раз сильнее. Причем настолько, что собирал все мои блеклые белые волосы, выпавшие от химиотерапии в отдельную коробку, и хранил на полке. Он действительно любил меня. А еще верил, что Бог поможет. Мы объездили всех старцев и монастыри со святынями, которым Владимир так поклонялся. Он держал меня за руку и в слезах умолял иконы не быть глухими к его словам. А я смотрел на него и просто был счастлив…

Я часто спрашивал: «Если я умру, ты будешь тосковать по мне?» — а он моментально отвечал: «Если ты умрешь, я последую за тобой».

Я умер осенним вечером. Лейкемия победила, и мое сердце перестало биться. Владимир провел всю ночь у моей постели, держа уже остывшую ладонь в своей горячей руке. Он не плакал. Его боль была такой сильной, что он не нашел в себе сил пролить даже одну слезу. Если честно, я боялся, что Владимир убьет себя, но и не хотел, чтобы он совсем не тосковал…

После похорон Владимир запил, бросил работу, порвал с религией. Он каждый день приходил на кладбище и проклинал меня за ту адскую боль, что я причинил. А по прошествии трех месяцев все стало сходить на нет.

Владимир нашел новую работу, чему я радовался, в общении с коллегами забылись старые раны, он встретил добрую девушку, и вскоре они съехались. Единственным напоминанием обо мне осталась свеча, которую Владимир зажигал в день моей смерти. Но через три года и этого не стало.

Моя могила заросла травой, кроме Владимира, я больше никому не был нужен. Ведь сын-гей не то, чем можно похвастаться в маленьком городе. Но и мой возлюбленный предпочел забыть меня и оставить в прошлом. После женитьбы его поведение совсем изменилось. Я стал замечать, с каким презрением он говорит о людях нетрадиционной ориентации, как сторонится этой темы, насколько ему неприятны даже намеки на однополую любовь. Сначала меня это удивляло, ведь у нас было настоящее светлое чувство, чистое и почти невинное. Я не видел никаких оснований для такого поведения. Мне было больно.

Дальше мое удивление переросло в настоящий шок. Владимир вступил в ряды ярых борцов за «чистоту» отношений, стал ходить на встречи борцов с сексуальными меньшинствами, спонсировал гомофобные движения. Он снова посещал церковь, но теперь его душа была наполнена не чистотой и радостью, а воинственной жаждой возмездия ни в чем не повинным людям.

Я не узнавал его. Владимир с такой легкостью отрекся от прошлого со мной, от своих клятв, от своих чувств, что я мог бы сойти с ума от страданий, если бы был жив. Я понимал, что ничего не смогу изменить, но несправедливость ранила.

Однажды, осенним вечером, когда ветер бросал крупные капли дождя на черепицы крыш, а я хандрил и скучал, ко мне подошел ангел и мягко опустил руку на плечо. Я вздрогнул.

— Пора, брат Антон, — тихо проговорил он.

— Куда? — удивленно произнес я.

— Возвращаться на Землю.

— Мне?

— Да.

— Но кем?

Ангел ничего не ответил, он приложил ладонь к моим глазам, и в следующую секунду я уже очнулся в теплых объятиях женщины. Она качала меня, свое новорожденное чадо, и напевала какую-то старую русскую песню. Я невольно улыбнулся, подумав о том, как через некоторое время скажу Владимиру: «Папа, прости, но я — гей».