Сьюзен Пфеффер - Жизнь, какой мы ее знали [litres]

Я же не Сэмми. Я не дура. Само собой, я хочу заняться любовью с Дэном. Я бы очень хотела заняться любовью с кем-то до того, как этот дурацкий мир погибнет. Но хоть я и сказала маме, что мы с Дэном любим друг друга, ясно, что на самом деле нет. Эта не такая любовь, которую я хотела бы испытывать к своему первому мужчине.

Иногда я вообще не могу понять, что чувствует Дэн. Я-то думала, что и он хотел бы зайти со мной дальше, однако никаких попыток с его стороны нет. Целуемся, обнимаемся, и все.

И тут мама – ведет себя так, словно мы какие-то спаривающиеся животные.

Так обидно! Я не видела ни Сэмми, ни Меган после того, как закончилась школа. Дэн – единственный оставшийся у меня друг на всем белом свете. Даже если мы не любовники, если мы не пара, все равно он единственный человек в моей жизни, кто не семья и не Питер. Я смеюсь с ним. Я говорю с ним. Я беспокоюсь о нем. А по маминым словам выходит, что это что-то плохое, что я больше не могу иметь друзей, что только семья имеет значение с этих пор.

Если мир теперь устроен так, то пусть он сдохнет побыстрее.

Ненавижу маму за то, что я так себя чувствую. Ненавижу ее за то, что один хороший день приходится на десять, двадцать, сто плохих.

Ненавижу ее за то, что она мне не доверяет. Ненавижу за то, что она заставляет меня еще сильнее бояться.

Ненавижу маму за то, что она вынуждает меня ненавидеть ее.

Ненавижу ее.

25 июня

Не считая туалета (куда я выходила, только когда меня никто не мог увидеть), я просидела у себя в комнате весь вчерашний день. Заперла двери и из чувства протеста читала при свете фонарика четыре часа – и да, я понимаю, как это глупо.

Мэтт постучался ко мне утром:

– Завтрак готов.

– Я больше не буду есть. Так вам с Джонни больше достанется.

Мэтт вошел в комнату и закрыл за собой дверь:

– Ну хватит, что за детский сад. Ты донесла свою точку зрения. А теперь иди на кухню и съешь свой завтрак. И можешь заодно поцеловать маму и сказать ей «доброе утро».

– Не буду с ней разговаривать, пока она не извинится, – сказала я. Любопытно, моя злость все еще перевешивала голод. А может, я просто знала, что и после завтрака останусь голодной, так в чем смысл?

Мэтт покачал головой:

– Я-то думал, ты взрослее. Ожидал от тебя большего.

– Мне плевать, чего ты ожидал, – сказала я, и это полнейшее вранье. Мне отчаянно важно, что про меня думает Мэтт. – Я ничего плохого не делала. Мама набросилась на меня без всяких причин. Чего ты ей не высказываешь, что ожидал от нее большего?

– Меня там не было, – вздохнул Мэтт. – Я знаю только мамину версию событий.

– Она не забыла упомянуть, что вела себя чудовищно? – спросила я. – Что разговаривала со мной как с преступницей? Или это не вошло в отчет?

– Если ты имеешь в виду, ударилась ли она в слезы и корила ли себя за все кошмарные вещи, сказанные тебе, то ответ – нет. Но она действительно сказала, как ей мучительно жаль, что ты вынуждена проходить через все это. Миранда, мама держится из последних сил. Она тревожится за нас троих и миссис Несбитт. И ты же знаешь ее. Она к тому же тревожится за папу, и Лизу, и малыша, и за Питера. Она страшно переживает за Питера. Он семь дней в неделю отматывает двенадцатичасовые смены, и она представления не имеет, ест ли он вообще хоть что-нибудь.

Я думала, что опять расплачусь, чего совершенно не собиралась делать.

– Мама считает, что мы все умрем, – сказала я, – так ведь? А ты? Все это зря? Мы все просто умрем?

– Мама так не считает и я тоже, – ответил он. Я видела, что он крепко об этом подумал, а не просто отмахивается от меня. – Но это не то же самое, что сказать, будто худшее позади, потому что я так не думаю, и мама согласна со мной. Если все останется как сейчас, у нас есть вполне реальные шансы. Все ученые работают над тем, чтобы как-то поправить положение. Этот вчерашний пакет с продуктами доказывает, что ситуация чуть-чуть улучшается.

– Но ведь сейчас хуже некуда. Как может стать еще хуже?

Мэтт улыбнулся:

– Брось, ты же на самом деле не хочешь услышать ответ.

Я замотала головой, и мы оба рассмеялись.

– Мама больше волнуется за миссис Несбитт, чем за нас. Она попросила ее переехать к нам, но та вбила себе в голову, что будет обузой. И от этого маме еще сложнее.

– Я знаю, что она не хочет, чтобы мы умерли, – сказала я. И тщательно продумала слова, которые собиралась произнести. – Но, по-моему, она также не хочет, чтобы мы жили. Мы должны просто попрятаться по своим комнатам, ничего не чувствуя, а там – если спасемся, отлично, а если нет, то что ж, вдруг проживем чуть дольше. Разве это можно назвать жизнью? Ясно, что мама делится с тобой тем, чем не делится со мной, так скажи, я ошибаюсь? Мне все больше и больше так кажется. Хотелось бы ошибаться, потому что страшно, когда мама такое думает. Но ведь, похоже, я права.