Джон Толкиен - Хоббит, или Туда и обратно (пер. В. Маториной)

На темной тропе впереди вдруг стукнули копыта… Еще… И из полумрака молнией выскочил олень. Он летел прямо на гномов, некоторых сшиб, остальные, растерявшись, покатились в стороны. Олень приостановился у воды, напрягся и мощным прыжком перемахнул через речку. Но уйти невредимым ему не удалось. Единственным, кто остался на ногах и сохранил голову, был Торин. Он вложил в лук стрелу и натянул тетиву, как только ступил на берег: мало ли что, вдруг появится хозяин лодки? Теперь он быстро и метко выстрелил в зверя, когда тот был над водой. На дальнем берегу олень споткнулся. Он тут же пропал в полумраке, но стук его копыт стал неровным и стих внезапно.

Не успели они громко прокричать хвалу меткому стрелку, как услышали отчаянный вопль Бильбо, от которого сразу забыли про оленя:

— Бомбур в воду свалился! Бомбур тонет! — кричал хоббит.

Это была чистая правда. Бомбур стоял на суше только одной ногой, когда олень в прыжке задел его. Он оступился, оттолкнул лодку от берега и плашмя упал в черную воду, тщетно пытаясь ухватиться за свисающие с берега скользкие корни. Лодка медленно уплыла по течению.

Когда все сбежались, из воды торчал один капюшон. К нему немедленно полетела веревка с крючком, Бомбур зацепился за нее рукой, и его вытащили; конечно, он был весь мокрый, но это еще не самое худшее. Когда его положили на берегу, он уже крепко спал, намертво зажав в кулаке мокрую веревку, и что друзья ни делали, разбудить его не смогли.

Они все еще стояли и смотрели на Бомбура, проклиная свое невезение и его неловкость и оплакивая утрату лодки, без которой нельзя вернуться поискать убитого оленя, как вдруг услыхали в лесу отдаленный лай собак и звуки рога. Все притихли и присели на землю. Им показалось, что они слышат звуки большой охоты к северу от тропы, но видно ничего не было.

Тогда они сели и просидели довольно долго, боясь шевельнуться. Рядом безмятежно спал улыбающийся Бомбур, которому их беды теперь стали безразличны. Внезапно на тропе появилось еще несколько оленей, самки с детенышами, но первый олень был почти черный, а эти — белоснежные, и казалось, что они светятся в темноте. Прежде чем раздался предупреждающий крик Торина, три гнома вскочили на ноги и выстрелили из луков. Ни одна стрела не попала в цель. Олени повернулись и скрылись в деревьях совершенно бесшумно, как и появились, а гномы напрасно продолжали выпускать им вслед стрелу за стрелой.

— Не стрелять! Хватит! — кричал Торин. Но было уже поздно: в возбуждении гномы выпустили последние стрелы, и теперь луки, которыеим дал Беорн, стали бесполезными.

В тот вечер ужин был невеселый, а в последующие дни настроение у всех стало еще хуже. Заколдованную речку Отряд преодолел, но дорога ничуть не изменилась, Лес оставался таким же, и конца ему не было видно. Если бы они больше знали об этих местах и получше подумали о том, что могла означать охота и появление белых оленей, они бы сообразили, что уже подходят к восточному краю леса и скоро увидят дневной свет между поредевшими деревьями. Но они этого не знали.

Вдобавок приходилось нести тяжелого Бомбура, которого нельзя было бросить, и они по очереди вчетвером тащили спящего толстяка, в то время как остальные несли мешки, и если бы эти мешки не становились с каждым днем все легче, пока совсем не опустели, Отряд бы ничего не донес. Улыбающийся спящий Бомбур не мог, конечно, заменить провизию.

Прошло несколько дней и наступил час, когда есть стало практически нечего, и питьевая вода в бурдюках кончилась. А в этом лесу даже ничего не росло, кроме поганок и каких-то бледных трав с неприятным запахом.

Примерно через четыре дня после переправы через заколдованную речку путники пришли в такое место, где росли буки. Сначала они обрадовались перемене, потому что подлесок здесь поредел и тень была не такой глубокой. В зеленоватом свете они кое-что различали. Но этот же свет давал им возможность увидеть, как бесконечно уходят вдаль серые стволы, словно колонны огромного сумрачного зала. Сверху, печально шурша, слетали бледные листья, напоминая, что скоро осень. Слегка веял ветер, но шелест был грустным. Ноги тонули в наползавшем на тропу ковре мертвой листвы, оставшейся лежать от многих прошедших осеней.

Бомбур все еще спал, а остальные очень устали. Иногда им слышался чей-то тревожный смех. Иногда казалось, будто вдали кто-то поет более высокими, чем у орков, голосами, и пение было красивым, но странным и жутковатым, и когда путники его слышали, им становилось не по себе.