Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

– Остальные – следите за вашими целями. Смотрите в оба. Запоминайте передвижения. Я хочу знать о них все, начиная с их дней рождения и заканчивая размерами обуви. Собирайте все, что сможете, за доступное время.

Эти слова мне знакомы. Все знают, почему я решила провести эту разведку. Но это служит объединяющим криком, последней нитью, соединяющей нас вместе.

«То есть связываешь их своим неповиновением».

Мой кулак сжимается, ногти впиваются в ладонь. Я стараюсь, чтобы этого никто не заметил. А боль отвлекает. Как и ветерок, проносящийся по переулку. Здесь воняет мусором, но, по крайней мере, прохладно, когда ветер дует с озера Эрис на север.

– Чем больше мы узнаем о конвое снабжения Корвиума, тем легче будет проникнуть в город. – «Хороший повод оставаться здесь, когда полковник приказывает уходить». – Ворота закрываются на закате. Возвращайтесь в пункт сбора в течение часа. Все ясно?

Все одновременно кивают, глаза живые, яркие и нетерпеливые.

Часы, возвышающиеся на башне в нескольких кварталах отсюда, бьют девять раз. Я без раздумий начинаю идти и прохожу мимо своих гвардейцев, когда они выстраиваются в линию позади меня. Тристан и Раша встают последними. Без винтовки мой лейтенант выглядит голым, но я знаю, что он взял с собой пистолет – который, возможно, сейчас собирает пот, заткнутый за пояс.

Мы направляемся на улицу, главный проспект, проходящий через Красный сектор города. На данный момент мы в безопасности, вокруг только дома и предприятия Красных. Серебряных офицеров здесь немного – если они вообще есть, – смотрят, как мы проходим. Как и в Причальной гавани, в Рокасте есть своя собственная Красная стража, которая защищает то, что не защищают Серебряные. Хотя мы направляемся в одно и то же место, моя команда разбивается на пары и разделяется. Мы же не можем ворваться в центр города, как какой-то штурмовой отряд или банда головорезов? Тристан снова держится рядом, позволяя мне вести нас к месту назначения – Железной дороге. Как и в Корвиуме, Дорога делит Рокасту пополам, проходя прямо через ее сердце, как река через долину. Чем ближе мы подходим к главной магистрали, тем плотнее становится движение. Опаздывающие слуги, спешащие к домам своих хозяев, добровольцы-Стражники, возвращающиеся с ночных смен, родители, ведущие детей к ветхим зданиям школ.

Конечно, чем дальше мы шли, тем больше было офицеров. Их черная с серебряной окантовкой форма кажется тяжелой под палящими лучами весеннего солнца, как и сверкающие пистолеты и дубинки на их поясах. Забавно, они чувствуют необходимость носить форму, как будто их могут принять за Красных. За одних из нас.

«Ну нет».

Их кожу синеватого и сероватого оттенков, лишенную живых красок, видно невооруженным взглядом. В мире нет Красного с такими же холодными оттенками кожи, как у Серебряных. В десяти ярдах впереди нас Раша останавливается так резко, что ее напарник, Мартенсон, чуть не спотыкается о нее. Немалый подвиг, учитывая, что она примерно на шесть дюймов выше седеющего Маленького Папы. Тристан рядом со мной напрягается, но строй не нарушает. Он знает правила. Гвардия превыше всего, даже превыше привязанности.

Серебряные легионеры тащат за руки мальчика. Он сучит ногами по воздуху, низенький, на вид ему даже меньше восемнадцати. Сомневаюсь, что его лица когда-то касалась бритва. Я изо всех сил стараюсь не слушать его мольбы, но вопли его матери нельзя игнорировать. Она идет за ними, еще двое ее детей следуют за ней по пятам. Последним плетется печальный отец. Мать изо всех сил цепляется за рубашку сына, в последний раз противясь его призыву в армию.

Все, кто был на улице, затаили дыхание, наблюдая за знакомой трагедией.

Звук удара – и женщина падает навзничь, хватаясь за щеку. На ней уже начинал назревать синяк. Легионер даже пальцем не пошевелил, даже не отвлекся от своего мрачного дела. Должно быть, он тельки и отогнал женщину с помощью своих способностей.

– Хочешь еще? – огрызается он, когда она встает.

– Не надо! – из последних сил умоляет мальчик.

«Скоро это закончится. Так больше не может продолжаться. Поэтому я здесь».

Но меня все равно тошнит от осознания того, что я ничего не могу сделать для этого мальчика и его матери. Мы воплощаем наши планы, но недостаточно быстро, чтобы помочь ему.

«Возможно, он выживет», – говорю я себе.

Но один взгляд на его тонкие руки и растоптанные легионером очки говорит об обратном. Этот мальчик погибнет, как и многие другие. В траншее или на пустыре, в одиночестве.