Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев [litres]

Не останавливаясь на опушке, Эльга поднырнула под еловую лапу и углубилась в лес. Кочки, хвоя продавливались под башмаками.

– Я – дурочка, – прошептала она себе.

Елки равнодушно молчали. Солнечные лучи мазали верхушки и пятнали узорами стволы и редкие полянки.

– Я ни на что не гожусь.

Эльга одолела небольшой взгорок и села на землю. Скинула сак. Что? Что? – сразу забеспокоились листья. Ничего, сказала им Эльга. Я просто не умею делать букеты. Ах, нет! Ах, почему? – принялись возражать листья.

Спорить с ними настроения не было. Эльга легла и долго смотрела, как светлеет небо, становясь розовым, а затем, обретая глубину и оттенки, мягко синеет. Тонкие верхушки елей качал ветерок, и они то сходились, то расходились, словно пальцы, набивающие букет на небосводе. Серебристая, голубоватая ива, ромашка, липа, сирень.

Чарник – для законченности.

– Ничего я еще не умею, – вздохнула Эльга, встав и отряхиваясь. – Просто страшно, сколько букетов мне нужно будет набить до грандаля.

За ельником пошел осинник, а в ложбинках росли малиновые и смородиновые кусты.

Листья золотились на солнце, шелестели, перекликались, наполняя воздух жизнью и радостью пробуждения. Вы живы? Мы – живы! И вы живы! С новым днем! С новым утром! Эльга ходила от ствола к стволу, улыбаясь, кивая, здороваясь, вглядываясь в кроны. Руки работали, нежно срывали новый материал для букетов, как учила мастер Мару, перехватывая биение в черенке. Сак распухал, наполняясь.

– Новости! Новости! Новости! – затрепетали листья под свежим ветром.

Эльга остановилась, слушая.

В покинутом дупле поселился енот. Лисье семейство завтракает мышами. В кривой овраг на юге забрела дурная корова и сдохла. Мастера из Курсиля-Малого поймали медведя, повадившегося драть деревенских коз. Вчера молнией опалило старый дуб в Подпружье.

Ах, где смешно, где тревожно. Дальше!

– Новости! Новости!

Сагим Белохвост прячется от родителей в плавнях. Младший брат по ночам носит ему еду и пересказывает все, что грозится с ним сделать отец за подожженный лабаз. Мастер-лекарь Аварох Эмфалл укротил плясунью в Туйе, Димурского надела. Опасные дома опечатаны и обнесены забором, вкруг посыпано солью и толченой хинной корой. В местечке Палива пришлыми убита девушка, пришлых трое, лесного племени, дикие. Староста объявил на них охоту. Тангарийские эрцгавры признали власть сумасшедшего мастера над собой и выдвигают войска в приграничье.

Что? Эльга мотнула головой. Он же разбит! Как они могут…

– Жив, жив, – зашуршали листья.

– Ему что, мало? – растерянно спросила их Эльга.

– Изменился.

В шепоте листьев прозвучал страх. Они заговорили испуганно, тихо, словно страшась, что будут услышаны на другом конце Края.

– Он изменился, – заговорили они, дрожа. – Убил! Убил! Многих убил.

Рыцек! – почему-то подумала Эльга. Это он, он! – заколотилось сердце. Горечь стиснула горло. Она едва не заплакала. Я изменила его тогда, я набила неправильный букет. Это он! Мстит за мастера, ожесточился, обезумел.

Рыцек!

– Нет, нет, – тут же зашелестели листья. – Другой.

Две рядом стоящие осины соприкоснулись кронами, сформировали, как букет, человеческое лицо – один глаз карий, сквозь другой виден клочок неба, голубой, кривая ухмылка, надменный изгиб бровей-веток, вздыбленные надо лбом острым хохолком темные волосы и узкая, выдвинутая вперед челюсть.

Не Рыцек. Не похож.

Ох! Эльга испытала громадное облегчение. Выдохнула. Конечно, конечно, тут же сообразила она, как это мог быть Рыцек? Он же сам воевал с этим мастером! И кто бы его отпустил в Тангарию одного?

– Он действительно сумасшедший? – спросила она, внимательно разглядывая лицо.

– Да.

Осины разъединились, просыпав мелкий сор. Карий глаз погас, голубой распахнулся во всю небесную ширь.

– Он мастер, мастер, – раздалось отовсюду. – Он убил наших братьев, он убил целый лес. Мы не слышим их больше.

– Как убил? – опешила Эльга. – Сжег? Вырубил?

– Убил. Иссушил. Заставил умереть, опасть.

– Разве такое возможно?

– Да, – прошуршали листья.

Эльга вздрогнула от ответа.

– Не выдумывайте, – упавшим голосом сказала она. – Никакому мастеру это не под силу.

– Даже мастеру смерти?

Деталей ни осинник, ни ельник не знали. Хвойные были туговаты на слух и обладали дырявой памятью. Их интересы не простирались дальше опушек. До осин же, подозревала Эльга, новости добрались изрядно изменившимися, потерявшими части слов и смыслов. Да и ветер мог похулиганить, разнести не новости, а слухи и домыслы. Ну это же совсем никуда! Никто и никогда не слышал о таком мастере.