Игорь Гречин - Охотничий сезон

Потом я понимаю, что это самое ничего видит нашивку у меня на кармашке; «Белушин А. 7 пал.».

Потом я вспоминаю, что волшебный меч остался у меня под матрацем.

«Господи! — вспыхивает у меня в голове. — Ведь меня, меня, МЕНЯсейчас будут убивать!!!»

«Грезы» таинственным образом обрываются, и на смену им вступает орган (Бах, токката ре-минор), и я делаю шаг назад. Демон делает шаг одновременно со мной, и расстояние меж нами остается прежним. Следующий шаг его происходит столь стремительно, что я не успеваю опомниться, как он стоит уже совсем рядом.

И вот, в тот самый момент, когда Бах плавно переходит в Бетховена, в 19-ю симфонию, в мозгах у меня что-то щелкает, в глазах взрывается атомная бомба, воздух застывает в горле мозолистым кулаком, и мир останавливается.

Включаются скрытые резервы.

Но радоваться этому долго я не могу и принимаю единственное возможное решение — обращаюсь в бегство огромными скачками. Бег мой получается каким-то идиотски плывущим, плавным, а не резким и стремительным, как того желает мое захваченное ужасом сердце.

Демон, как видно, несколько смущенный моей прытью, делает то же самое и в том же направлении, но не столь поспешно, что дает мне несколько мгновений форы.

Эта фора позволяет мне достигнуть торца коридора раньше преследователя. Сомнительное удовольствие! — успеваю подумать я (потому что коридор кончается и никаких поворотов нет и в помине) и начинаю тормозить, хотя прекрасно чувствую спиной, что выставленный вперед стилет движется с прежней скоростью.

На этот раз судьба, я бы даже сказал — Судьба, протягивает мне руку помощи.

Тормоз не получается, и я с ужасом понимаю, что набрал уже такую скорость, которая не снилась ни одному спринтеру, а инерция продолжает нести меня вперед…

С грохотом, который слышен, наверное, во всем корпусе, и с проклятиями, которые слышны только мне, пронзив окно насквозь, я вываливаюсь со второго этажа в ночь.

Падение мое в обществе медленно вращающихся и мерцающих осколков стекла продолжается нереально долго, и за время полета я успеваю заметить, что в нашем садике, по-прежнему освещенном мягким лунным светом, яблоки уже поспели, и подумать, что я, в общем-то, безоружен, и вспомнить что-то об Уэллсе с его «Новейшим ускорителем», и…

Тут я пребольно ударяюсь обеими ногами и успеваю перевернуться, чтобы не переломать их. Демон, расправив полы халата, которые оказываются частью его тела — вроде сложенных перепонок — планирует неподалеку.

Нет нужды описывать все последующее, я плохо это помню.

Как под аккомпанемент Римского-Корсакова («Полет шмеля») мы носились по саду, задевая стволы, а яблоки удручающемедленно падали вокруг… Как под «Половецкие пляски» Демон загнал меня в угол сарая, и как я ценой пижамной куртки избежал смертельного кинжала… Как мы напряженно кружили друг против друга при луне, а в ушах билась паганиниевская «Кампанелла»… Сейчас мне это напоминает танцы на лужайке.

Не спрашивайте меня, что это была за музыка. Может быть, она звучала в моих мозгах, как отблеск скачка, может быть, ее издавал Демон каким-то демоническим способом, не знаю. Тогда я принимал ее как должное, хотя в иной ситуации я бы счел этот аккомпанемент просто издевательским.

В какой-то страшный момент, уставший и потный, я цепляюсь за корень и подо что-то рахманиновское со всего размаху падаю навзничь, подминая под себя полусгнившую, какую-то деревянную изгородь садика.

Фигура Демона нависает надо мной и отводит в сторону стилет для финального удара.

Моя рука нащупывает какую-то мокрую штуковину и машинально поднимает ее, защищаясь.

Это кол из изгороди.

И в то же время мои ноги нащупывают опору, руки сжимают оружие, мозг затягивается бурой пеленой, тело поднимается, и ситуация в корне преображается. «И пошла потѣха», как совершенно справедливо заметил Достоевский.

Нанося удар за ударом, то справа, то слева, то сверху, ритмично, с хэканьем, на каждый такт (а играет сейчас не что иное, как «Танец с саблями» старины Хачатуряна), парируя все выпады врага, — я наступаю. Я уже не человек. Я существо, которое убьют, если не убьет оно. Демон еще пытается защититься, и отбивать удары, и уворачиваться, и отступать, и даже взлететь, но кол в моих руках рушит все его начинания.

Вот уже его стилет потерян, вот его халат-нехалат порван, вот он начинает спотыкаться…