Николай Васильев - Драгомирье и его окрестности [СИ]

Жалко, что много говорить вам нельзя. Тогда буду говорить я, а вы слушать и улыбаться. Руки будете держать под одеялом — хотя бы два-три дня.

— Два. Два дня, на третий я их выну и буду гладить ваши руки, а иногда волосы, лицо и шею. Это, оказывается, так приятно, когда тебя гладят. Вы вот меня за это время вдоволь нагладились…

— Дурачок! Я вас так лечила, мне кажется. Меня же лечить не надо, я вполне здорова.

— А мне кажется, что гладить здоровую девушку еще приятнее и полезнее, чем больную.

— Почему полезнее?

— Я считаю, что девушки похожи на цветы. Утром цветы обычно собраны в бутоны, но когда на них падают солнечные лучи, бутоны начинают раскрываться и цветок оживает, являя себя во всей красе. То же происходит, когда по девичьей коже скользит теплая, трепетная мужская ладонь: у девушки шире раскрываются глаза, обостряется обоняние, а внутри ее существа рождаются гормоны радости, которые заодно формируют здоровье и прекрасный облик. Так что, дорогая Флоранс, в ваших интересах сократить время ожидания до моих чудодейственных поглаживаний.

— Но Серж, на поглаживаниях вы ведь не остановитесь?

— То, что последует потом, заслуживает отдельного обсуждения. Но забегать вперед ни к чему: поглаживания тоже очень хороши, уверяю. Ждать два дня не пришлось: утром Сергей почувствовал себя вполне бодро и напрочь отверг попытки сиделки помочь ему сходить на горшок — сам справился. А потом в течение дня прихватывал и прихватывал Флоранс за разные ее припухлости. Ну, а перед расставанием на ночь она все же легла к нему на кровать и позволила погладить под платьем свою кожу — практически всю, включая титечки и исключив лобок. Его, впрочем, исключил сам кавалер, шепнув деве, что эта зона заслуживает отдельной ласки: специфической. С поцелуями он тоже не спешил, полагая, что время до конца недели у него есть. Вот только тут выздоравливающий крупно ошибся: нашлись в доме негоцианта бдительные соглядатаи, нашлись. Наутро к нему зашел сам мсье Доминик и спросил прямо в лоб:

— Каково ваше самочувствие, мсье де Берс?

— Вроде бы неплохое, сам уже хожу по комнате…

— Так это прекрасно! Помнится, вы говорили, что у вас в наших краях есть неотложное дело?

— Не то чтобы неотложное, но важное, — скрипя сердцем, сказал Сергей.

— А вдруг пока вы у меня отлеживаетесь, ваш будущий компаньон отсюда уедет?

— Не должен вроде…

— Ха-ха! Мой опыт подсказывает, что в жизни чаще всего бывает так: человек предполагает, а Бог располагает. Десятки раз я опаздывал на встречи с партнерами — только потому, что предполагал их более усидчивыми. Сколько сделок сорвалось, сколько денег я недополучил!

— Следует с вами согласиться, мсье Готье, — выпрямился Серж, мысленно прощаясь с нецелованной Флоранс. — Пора в путь, раз ноги меня держат.

— Не подумайте, что я вас гоню, — спохватился негоциант. — Вас наша семья всегда будет вспоминать с глубокой признательностью!

— Нет, вы категорически правы. В моих краях говорят: делу время, потехе час. Впрочем, если мое дело увенчается успехом, я на обратном пути могу вас об этом известить.

— Будем рады вас приветить. Жаль, что Флоранс с нами не будет: она отправляется на днях в монастырский пансион.

— Именно в монастырский? Почему?

— Девушки, прошедшие обучение в монастырском пансионе, считаются в Нормандии наиболее желанными невестами.

— Ну, коли так, тогда конечно, — чуть склонил голову окончательный отставник. — От вас можно послать за коляской?

— Конечно. Да и без завтрака мы вас не отпустим…

Итак, зябким сентябрьским утром Серж де Берс оказался со своим саквояжем в коляске посреди города Эвре.

— Куда ехать прикажете, жюн мэтре (молодой господин)? — спросил разбитной кучер.

— В приличную гостиницу, недалеко отсюда.

— Тогда в «Золотой лев». Правда, цены там кусаются…

— Сколько в сутки?

— Шесть серебрушек!

— Н-да. Но переживу: лишь бы клопов и скандалистов там не было.

— За это можете быть спокойны: гостиницу содержит мадам Серизи, бывшая парижанка. У нее не забалуешь! Фэйс-контроль на ресепшене Серж прошел успешно, денежки за сутки заплатил и вселился в одноместную мансарду — почти как в Академию вернулся. По тому, как он запыхался, поднявшись на четвертый этаж, стало ясно, что геройствовать пока рано, надо еще отлеживаться. Чему он и предался до обеда, который благоразумно решил вкусить в номере.