Светлана Галямина - Начало пути (СИ)

— Девушки, пожалуйста, уведите детей, им смотреть на это не нужно, да и вам не стоит. — Попросил принц.

Вскоре состоялась жеребьевка. Никто не пожелал быть добровольцем. Жребий выпал на незнакомого Эдвину гвардейца из отряда виконта. Он вышел вперед бледный, с закушенной губой и сказал принцу:

— Простите ваше высочество! Это я должен буду сделать.

— Все хорошо друг мой. Вам не за что просить прощения. Напротив, я благодарю вас! Я понимаю как вам нелегко. Мне было бы очень тяжело на вашем месте! Давайте приступим. Хорошо бы пенек какой-нибудь найти.

— Ваше высочество, а можно посмотреть на тот артефакт, из-за которого все происходит?

— Конечно, — сказал юноша, доставая артефакт.

— Ух, ты, жуть какая! — Воскликнул гвардеец.

Все обступили Эдвина, глядя на вещицу, виновную в том, что предстояло испытать принцу и гвардейцу. Артефакт пылал темно-темно багровым, зловещим светом. Даже люди далекие от магии, почувствовали исходящую от него мощь, а принцу он очень сильно, так что невозможно было держать, жег пальцы. И он едва сдержал вскрик, когда дотронулся до него и теперь с огромным трудом его удерживал. Артефакт гудел и вибрировал в руках Эдвина, и эта дрожь растекалась по всему его телу. Юношу одновременно жгло огнем, и продирало морозом, и принца начало трясти от озноба. Хорошо, что скоро кто-то из гвардейцев нашел нужный пень и Эдвин поставил на него статуэтку, чтобы можно было лить на нее кровь и наблюдать за ее реакцией.

— Простите, как вас зовут? — Спросил принц у гвардейца, который точил тяжёлый армейский кинжал.

— Нилом кличут, ваше высочество, — ответил гвардеец.

— А меня Эдвином зовут, совсем не обязательно меня все время титуловать. Это пускай придворные во дворце делают. Они люди мне чужие. Вот что, Нил давай начнем с верхней фаланги мизинца, вдруг этого хватит.

Нил кивнул и почувствовал, как его всего передернуло от предстоящей работы. И в тоже время он смог заметить и оценить то, что принц обратился к нему на «ты». Если большинство других дворян таким обращением к простолюдину только подчеркивали его более низкое, чем у них положение, то для принца, напротив, это было знаком особого доверия. Так он обращался только к своим. И Нил очень удивился этому, особенно учитывая то, что он вынужден будет вскоре сделать! Он понял, что принц совершенно искренне сочувствует ему, зная при этом, через что ему самому предстоит пройти. Поразительный человек. Вот это король будет! Лучше не надо, да и некуда! Лишь бы живым остался! Проклятый артефакт!

Итак, все было готово, оставалось только приступить к самому, нелегкому для обоих, процессу. Все обступили пень, перед которым на колени встал Эдвин, положив на него левую руку с загнутыми, кроме мизинца пальцами. Он вздохнул, сглотнул и кивнул Нилу:

— Давай.

Взмах хорошо отточенного кинжала, и боль страшно стеганула по руке и прошла по всему телу. Принц в первый раз не удержал вскрик, но более никто не услышал от него ни звука, хотя боль терпеть было очень трудно. Одно дело испытывать ее в горячке боя, и другое вот так — стоя неподвижно и ожидая ее. Но все же он справился с этим, и дело было вовсе не в мальчишеской браваде. Если она и была, то он успел избавиться от нее за время похода. Дело было в Ниле. Эдвин взглянул на него. Мужчина закусил губу и побледнел. А на лбу у него блестели капельки выступившего пота. Нилу было очень тяжело, ведь он не был палачом. И Эдвин прекрасно понимал, что ели он станет орать, то сделает работу Нила и вовсе невыносимой. Принц взглянул на свою левую руку и увидел вместо мизинца его обрубок. Срез был косым, и из него хлестала кровь. Эдвин облил ею артефакт, но ничего не произошло. Он продолжал гореть темно-багровым светом. Ему этого явно было недостаточно. Юноша поежился, он должен был вытерпеть еще одно прикосновение металла. Но что было делать?

— Продолжим. Ты готов? — Спросил он у гвардейца.

Тот, молча, кивнул и ударил по следующей части мизинца. Эдвин снова полил на статуэтку и через несколько мгновений с радостью, если в такой ситуации вообще можно было радоваться, увидел, что она стала чуть-чуть светлее. Юноша очень понадеялся на то, что это не обман зрения, и воображение здесь тоже не причем. Но нужно было продолжать. И так вот Нил отрубил у принца полностью весь мизинец, верхнюю фалангу безымянного пальца, потом вторую, а после и весь палец целиком. Рука у Эдвина болела так, как-будто ему отхватили не пальцы, а всю ее целиком, и боль распространялась дальше по телу. Но он, как всегда, молча, терпел. И это вызывало огромное уважение гвардейцев, которые, наконец, поверили в то, что все рассказанное о принце участниками похода, правда, а не досужая выдумка. Сам он продолжал стоять в той же позе, и его рука, из которой обильно текла кровь, лежала на пне. Он не отдергивал ее, не прижимал к себе, баюкая, как это обычно бывает при серьезном ранении, зная, что ничего еще не закончилось. Но для принца сейчас самым главным было то, что артефакт явно стал успокаиваться.