Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

Выведал Алешка у гридней осторожненько, где знахарь живет, - мол, прихварывать стал, - и к нему направился. Тот и впрямь, оглобля-оглоблей оказался. Тощий, высокий, - в избу пригибаясь входит, а с Алешки и шапка не свалится, коли не снять, - бородёнка жиденькая, такую обычно козлиной называют, глаза хитрющие, и балабол, каких поискать. Алешка и сказать-то успел всего пару слов, как тот соловьем распелся. И о чем спрашивали сказал, и о чем не спрашивали. Баенник в княжеской бане? Отчего ж ему там и не быть? Баня есть? Есть. Значит, непременно при ней и баенник. Тоже каких-нибудь княжеских кровей...

Тут Алешка рот разинул и уже больше не закрывал, пока Оглобля речью не запутался, ну, не забыл, то есть, вконец, об чем говорит. Спросил травы от какой-то хвори, и быстрей вон бежать, пока знахарь не спохватился и новую речь не завел.

Это, конечно, хорошо, что баенник имеется. Если Оглобля для красного словца не соврал. Только это все равно погоды не делает. Потому что как Тугоркана в баню заманить - по-прежнему непонятно. Не силком же его волочь. Еще и время нужное подгадать, и чтоб князь не воспротивился. Не придешь же, не скажешь: так, мол, и так, хочу степняка с обдерихой посватать. Коли шкуру и не сымет, может, шуганет, чтоб впредь неповадно было.

Никак у Алешка задумка не выходит, ан и выбросить ее из головы не получается. За малым дело, а вот поди ж ты, никак не дается. Случай помог. Поистине, где найдешь, где потеряешь, где услышишь слово, а где и обмолвишь...

Трепался это Алешка с одним из гридней, во дворе теремном, ни о чем. Тот возьми, да и помяни, что князь нонче в баню собирается. Алешка и ляпнул, без всякой задней мысли, что, мол, сам-то собрался, а степняка не зовет. Потому, мол, не достоин чести такой. Для смеха ляпнул. Посмеялись, разошлись. Мимо же них, по случаю, один из прихвостней Тугоркановых пробегал. Заслышал, что про хозяина его речь идет, приостановился, наклонился, будто выронил что-то, а у самого уши нараспашку - что твои ворота. Язык чуточку самую знает, только и хватило, чтоб понять - хозяина его не в полной чести держат, какой-то баней не одарили. Она - только князю. А чем Тугоркан хуже? Вон, поглядеть, весь Киев под ним. Он в терем и поспешил, и нашептал хозяину на ухо об услышанном.

Как тот взъярился!.. О чем речь идет, понятия не имеет, а туда же. Глазищи выкатил, жрать перестал, набычился, мало морда кровью не треснет. Толмач за ним никак не поспевает, рукой только махнул, - лается, дескать, сильно, как чего вразумительное скажет, так и перетолмачу. Из тех же, кто за столом, никто ничего понять не может. Виданое ли дело, чтоб степняк из-за бани осерчал?

А как узнали - так и непонятно, то ли смеяться, то ли плакать. Тугарину так сказано было, что пар да веник молодость возвращают. Что даже почтенные старцы себя после бани двадцатилетними молодцами ощущают. Тот и решил, - не иносказательно, а вправду такое говорится. Тем паче, его сопровождающий своими ушами слышал - такая честь только для князя. Ну, может, еще для кого, кто к князю особо приближен. И вот поди, разобъясни ему, что вроде и правда сказана, - ну, насчет молодости, - а вроде и не совсем. А уж про то, что честь эта всяким самому себе оказывается, - лучше вообще не заикаться. Наверняка подумает, коли разубеждать стали - значит, точно, скрывают что-то. И потому дешевле будет в эту самую баню его свести.

Кому свести? А тому, кто все это своим языком и затеял. Прибьет того степняк, едва с него первый пар кожу сымет да как веничек пройдется, - степняки к тому не привычны, - тем и кончится. Вперед наука - языка не распускать. Не тому, кого прибьют, конечно, - ему уже все равно будет, - другим. А кто распускал? Понятное дело, Алешка, и еще с ним кто-то. Тот удрать успел, Алешке же, по понятным причинам, такое поручение на руку. Еще и то на руку, князь согласился, чтоб как Алешка скажет сделать, так сделано и было. Отчего ж не согласиться? Однова его Тугарин там прибьет... Надо новое место присмотреть, а эту потом сжечь. Кто в ней париться станет, после степняка?

Алешка же велел веничков дубовых принесть, дровишками, опять же, дубовыми, печку-каменку истопить, как знак подаст, а до тех пор - ни-ни. Ну, кваску с ледника, водички оттуда же - само собою. Золы побольше. За толмачом следить, чтоб не убежал куда, чтоб хозяину своему толмачил слово в слово то только, что Алешка ему говорить будет, и чтоб не проговорился, в баню, мол, ночью не ходят. А когда и ходить, ежели днем сплошные заботы? Ночью же - в самый раз, когда все дела покончены, и ничто не отвлекает. Алешка толмачу для верности бревно показал. Ежели, мол, что не так из-за тебя пойдет, станет хозяин твой серчать, я тогда тебя этим самым бревном и приголублю. На самом же деле, он его дверь снаружи подпереть приготовил. Не толмачом, понятно, - бревном. Раззадорит баенника, шмыгнет за дверь и как раз подопрет. Пущай там, внутри, сами разбираются... А коли что не так пойдет, коня своего заранее приготовил. Оружие, доспех, одежду, припасы к седлу приспособил. До конюшни в любом виде добежать можно, за город ночью выскочить - тоже, ан потом без всего, если не озаботиться заранее, туго придется.