Он обвил костяными пальцами мою талию и снял меня с груди. Он поднял меня к лицу. В прохладном воздухе ночи мы смотрели друг на друга. Огонь его глаз был угасающими свечами. За тонкими трещинами на лице я видела так много боли. Сотни людей. Гнев, боль и голод сотен умерших вдали от могил предков. Некоторые погибли, когда обрушились шахты. Других убили. Без причины. Каждый из сотни человек был с мечтами и стремлениями. И каждая жизнь закончилась трагедией.
Лю Цянь и Том Вонг устроили эти трагедии.
— Прости, — сказала я и вонзила меч в точку Изящного поместья.
Я уже падала с тридцати футов. В этот раз я замедлила падение, схватившись за балкон, рухнув на настил, но все равно падение оглушило.
Я была в пятидесяти футах в воздухе над мощеной улицей, когда Кулу-Янлин развалился.
Вся магия, что держала его, пропала. Свет глаз потух, череп и челюсть, зубы во рту, позвоночник, все ребра, руки и ноги обрушились пеплом и песком одновременно на улицу.
Я падала. Я со странным любопытством смотрел, как улица приближается ко мне.
Захлопали крылья, моя одежда словно зацепилась за щипы, и я перестала падать.
Чайки поймали меня. Я повернула голову. Хлопанье тысячи крыльев было похожим на шум моря. Джиуджиу вела их с довольным взглядом. А на ее спине…
— Вы снова меня спасли, — сказала я духу глаза моего отца.
Джиуджиу вела, я парила за ними с господином Янци на плече. Меня удерживало облако трехглазых чаек, мы парили над улицами квартала и обозревали ущерб. Два здания стали обломками. Мы увидели трупы четверых.
— Он съел их, — сказала я господину Янци. — Он был так голоден. В нем было столько умерших от голода в шахтах. Они надеялись на спасение, но не случилось.
— Это был весь его разум, — сказал он, кивнув. — Кулу-Янлин слушался Лю Цяня. но помнил только голод.
— Но у него не было желудка. Он ел людей и оставался голодным. Он не наелся бы и всеми в квартале.
Господин Янци покачал глазом и вздохнул.
Мы прибыли к перекрестку Дюпон и Сакраменто, где я видела отца до этого. Я оставила его подпертым, чтобы он не подавился своей кровью, а потом побежала уничтожать Кулу-Янлин. Он теперь сидел. Его глаза были раскрыты, он вяло смотрел на меня.
— Опустите меня, — сказала я чайкам.
— Ли-лин, что ты… — сказал отец хрипло и неуверенно. — Что…
— Спустите ее, — сказал господин Янци чайкам, и они опустили меня на ноги.
— Ты можешь встать? — спросила я у отца. — Тебе нужно в лазарет.
— Ты… — сказал он. — Чайки… как ты…
— Это Хайо Шень, отец, и я их защищаю. Но тебе нужно к доктору Вэю. В тебя стреляли.
— Просто сломано ребро, — сказал он. — Где Кулу-Янлин?
— Мертв. Его кости рассыпались пеплом на улице Сакраменто.
— Мертв? Как?
— Я убила его, отец.
— Ли-лин, то ты… — сказал он. — Как ты…
— Я использовала на нем прикосновение смерти.
Отец неровно встал на ноги. Он повернулся ко мне, как к незнакомке. Еще и с большим ножом.
— Ты знаешь прикосновение смерти?
— Не совсем. Я заставила Лю Цяня научить меня основам. Порядок ударов и точки. Хватило, чтобы убить большую и медленную мишень, чьи меридианы видно. Отец, у тебя кровь.
— Лю Цянь, — отец плюнул. — Где он?
— Он повержен. Его рука-демон мертва. Я расскажу тебе в лазарете, отец.
— Я пойду, когда буду готов, — сказал он. — Не указывай мне.
Я вздохнула. Ему нужно было в лазарет, но если я буду настаивать, он точно откажется.
— Отец, — начала я, — когда я убила руку Лю Цяня… — было сложно говорить это. — Произошло нечто странное.
— Что? — спросил он.
— Она стала прядью длинных белых волос.
Мы переглянулись.
— Нет, — он отвел взгляд. — Это не она.
— Отец, — медленно спросила я. — Бай-фа-мону жива?
— Нет, — он быстро моргал. — Беловолосая демонесса мертва.
— Почему мы уехали в Америку?
Он опустил голову.
— Наша деревня была разрушена, — сказал он.
— И это все?
Он не смотрел мне в глаза.
— Деревня была разрушена, — сказал он, — и мы уехали в Америку.
— Господин Вонг сказал, что ты отказывался ехать без меня.
— И что?
— Почему ты хотел взять меня с собой?
Он посмотрел на меня.
— Ты у меня это спрашиваешь?
— Я всю жизнь тебя разочаровывала. Ты хотел сына.
— Конечно, я хотел сына, Ли-лин.
— А получил меня.
— Мне бы трубку, — сказал он, — или чашку чая.
— И я бы с радостью принесла бы их тебе, отец. Но зачем ты взял меня сюда? Ты мог меня оставить.
— Мог ли? — сказал он. — Наверное, мог. Но я столько потерял… — он замолчал.
Читать дальше