Эдвард Дансейни - Дочь короля Эльфландии

В безлунную ночь Алверик попытался снова. Но в ту пору на подходе к лагерю устроился Нив, черпая нездешнее, безрадостное наслаждение в ощущении определенного родства, что связывало его бредовые галлюцинации с межзвездной тьмой. И заметил Нив, как под покровом тьмы Алверик пробирается к земле, чудеса которой далеко превосходят жалкие грезы Нива; и вся та ярость, что пробуждает порою высший в низшем, немедленно овладела сознанием безумца; и, подкравшись к Алверику сзади, он и безо всякой помощи Зенда ударил мятежника так, что тот рухнул на землю без чувств.

И после этого Алверику не удавалось даже задуматься о побеге: ибо неусыпные помыслы безумия заранее предвосхищали его план.

Так добрались они, сторожа и пленник, до людских полей. И Алверик воззвал о помощи к хуторским жителям; однако хитрый Нив слишком хорошо изучил повадки здравых умов. Потому, едва на крики Алверика к невиданному серому шатру со всех сторон сбегались люди, они обнаруживали Нива и Зенда: эти двое сидели себе спокойно и невозмутимо, ибо долго упражнялись в подобном искусстве; Алверик же нес какой-то вздор о неудавшемся походе в Эльфландию. А большинство людей любой героический поход почитают безумием: об этом отлично знал хитрюга Нив. И не было Алверику помощи.

Так возвращались путники назад тем же путем, которому следовали на протяжении долгих лет; возглавляя отряд из трех человек, Нив шагал впереди Алверика и Зенда, высоко подняв голову (заостренное лицо его казалось еще более худым благодаря длинным тонким росчеркам заботливо уложенных бороды и усов), перепоясанный мечом Алверика: длинный клинок нелепо торчал сзади, а впереди, чуть ли не у груди укрепленный, красовался эфес. Нив шагал и вскидывал голову с таким видом, что ясно давал понять редким прохожим: этот тощий, оборванный тип почитает себя предводителем отряда более многочисленного, нежели открывается взору. Воистину, если бы безумец попался кому-нибудь на глаза поздним вечером, когда прямо за спиною у него смыкались сумерки и туманы болот, уж верно, встречный поверил бы, что целое воинство, скрытое в тумане и в сумерках, следует за этим дерзким, утомленным, уверенным в себе полководцем. Если бы армия там и вправду находилась бы, Нива следовало бы причислить к людям здравым. Если бы весь мир сходился на том, что армия и вправду находится там, пусть на самом деле только Алверик и Зенд следовали прихотливым путем Нива, — даже тогда он числился бы среди людей здравых. Но одинокая фантазия, не подкрепленная ни фактом, ни родственной фантазией кого-то другого, в силу одиночества своего признается безумством.

Все это время, пока отряд шагал вслед за Нивом, Зенд не спускал с Алверика глаз; ибо общая ревность к чудесам Эльфландии связывала Нива и Зенда одной целью, словно одна и та же дикая причуда владела обоими.

И вот однажды утром Нив встал на цыпочки, вытягиваясь всем своим тощим телом как можно выше, и воздел правую руку, и обратился к своему воинству.

— Эрл уже недалеко, — объявил он. — На смену приевшемуся и отжившему принесем мы новые фантазии; и Эрл заживет отныне по законам и обычаям луны.

Надо сказать, что Ниву не было до луны ровно никакого дела, однако великий хитрец знал, что Зенд посодействует ему в осуществлении нового плана противу Эрла, хотя бы только ради луны. И Зенд восторженно завопил в ответ, и с одинокого холма откликнулось эхо, и Нив улыбнулся ликующим отзвукам, словно полководец, уверенный в своем воинстве. Тогда Алверик снова взбунтовался, и в последний раз поднял руку на Нива и Зенда, и понял, что годы, либо скитания, либо утрата надежды лишили его сил противостоять маниакальной мощи этих двоих. После того смирившийся Алверик покорно следовал за своими мучителями, и больше не было ему дела до того, что с ним происходит, и жил он только воспоминаниями давно минувших дней. Ноябрьскими вечерами в унылом лагере на пронизывающем ветру скиталец видел, обращая взор свой только назад, сквозь завесу минувших лет, как над башнями Эрл снова сияют весенние рассветы. В зареве утренних лучей Алверик снова видел, как сын его играет в позабытые игрушки, что ведьма сотворила при помощи заговора; Алверик видел, как Лиразель снова проходит по благодатным садам. Однако же никакому свету, что воспоминания в силах зажечь, не дано было озарить теплом этот лагерь пасмурными вечерами, когда от земли поднималась сырость, и дыхание ветров веяло леденящим холодом, когда неслышно подкрадывалась тьма, а Нив и Зенд принимались обсуждать тихими нетерпеливыми голосами планы, подсказанные теми причудами, что царят в сумерках в глуши. Когда же печальный день таял без остатка, и Алверик засыпал под сенью разметавшихся лохмотьев, что колыхались всю ночь над шатром, — только и только тогда память, не отвлекаясь более на хлопотливые перемены дня, возвращала пленнику Эрл: яркий, счастливый, весенний; и пока тело скитальца покоилось неподвижно в далеких полях, где торжествовали зима и мрак, все, что еще жило и дышало в Алверике, возвращалось через пустынные нагорья в Эрл, возвращалось сквозь годы в ту Весну, где остались Лиразель и Орион.