Альма Либрем - Каена

Рэн заставил себя поднять её палицу — осторожно, магией, чтобы не выпить остатки яда. Вновь обратил в кулон — и не знал даже, когда она приняла истинную форму, — и опустил в карман плаща.

И наконец-то отпустил свою магию.

…Пепелинки, оставшиеся от её тела, развеялись волной над Златым Лесом.

Год 120 правления Каены Первой

Им всем не пришлось рассказывать о том, что королева погибла. Кажется, эльфы почувствовали сами — уже на уровне той магии, что ещё была закована в Златом Лесу. Кто-то радостно поздравил Роларэна с подвигом и с избавлением от Её Величества.

А потом начальник вечерней смены гордо поприветствовал нового правителя, с таким бахвальством, с таким самодовольством, что Роларэну даже стало как-то не по себе от его отвратительных слов.

Он потерял дочь. Он убил её своими руками, пусть даже только для того, чтобы спасти. И какое право эти все люди имели его поздравлять с этим свершением?

— Ваше Величество! — заулыбался следующий эльф, на которого упал тяжёлый взгляд Роларэна. — Вечный… Это для нас великая честь!

— Стервятники, — покачал головой Рэн, щурясь безо всякой злобы в голосе. Кто-то подобострастно закивал — а вдруг отец королевы, вдруг новый король просто так… шутит? Ласково к ним обращается?

Он не вскинул руку, не воспользовался волшебством. Не взял палицу. Просто прошёл мимо — и стража повалилась на пол, не успев сделать и следующего вдоха. Только один, посмевший себе спросить, осталось ли тело королевы Каены, остался жив — он смотрел на него широко распахнутыми глазами и дрожал.

— Зачем тебе тело моей дочери? — сухо спросил Роларэн.

— Ваше…

— Зачем? — прервал он эльфа. — Ах, понятно. Всё как всегда. Надеюсь, вы будете хорошо гореть.

Он миновал его — только дверь захлопнулась за спиной, оставляя эльфа наедине с мёртвыми телами его товарищей и небесами, очищающимися от Туманов.

Клубы густого, ядовитого дыма, холодных потоков того, что столько лет закрывало от эльфов солнце, спускались вниз. Рэн видел, как по ступенькам скользит что-то серовато-прозрачное, но ступил в Туманы с такой же уверенностью, как это делал много лет назад, вступая на поле боя. Твари рычали всё громче; ему казалось, словно вдруг угасли все звёзды на небесах, и луна тоже куда-то пропала.

…Как они могли так легко узнать о том, что Каена погибла? Или, может быть, уже одного факта, что он жив, для этого хватало? На него бросали довольные, быстрые взгляды, но Роларэн не обращал внимания; всё впереди плыло, смазывалось, превращаясь в сплошные пятна.

Каена говорила, что спустила Тварей Туманных. Она уже не улыбалась; казалось, в последние минуты её жизни Роларэн увидел наконец-то свою маленькую девочку, ребёнка, потерянного сотню лет назад. Но она умерла; каждый раз мужчина тянулся к кулону, лежавшему у него в кармане, и каждый раз одёргивал руку, понимая — не имеет никакого права впитать остатки её яда. Остатки её души. Тогда уже ничего не будет.

Он прошёл такой длинный путь, ни на минуту не перестав сомневаться в том, правильно ли поступает. Или, может быть, напротив, был слишком уверен в собственной правоте в последние дни, чтобы отступить от цели. Спасает ли он Каену? Да.

Сможет ли её оживить?

Хотел бы Роларэн об этом знать.

Он спустился на несколько этажей вниз, прежде чем по пути появился новый дворцовый патруль, наконец-то взволнованный. Рэн остановился, пытаясь сконцентрировать на эльфах собственный взгляд и понять, сочувственно ли они на него смотрели или, может быть, пытались задать одними только глазами тот вопрос, за который от руки Каены предполагалась бы смерть.

За их спинами тянулся длинный коридор к камерам, и мужчины сомкнули ряды — будто бы могли на самом деле его остановить.

— Где пленница? — спросил он, хотя помнил о пыточных.

Эльфы содрогнулись и переглянулись, будто бы не понимали, какое он имел право задавать подобный вопрос. Роларэн едва заметно усмехнулся и покачал головой, словно пытаясь избавиться от каких-то лишних, ненужных вопросов.

— Её Величество запретила отводить туда кого-либо, — покачал головой начальник стражи — такой же молодой, как и все остальные, потому что в Златом Лесу мало кто доживал до тридцати.

Роларэн до сих пор помнил собственное трёхсотлетие.

— Указы Её Величества не могут на меня распространяться, — возразил Роларэн, чувствуя, что голос вот-вот из стойкого и уверенного превратится в обыкновенную дрожь. Он не был уверен в том, что готов признать смерть Шэрры.