Альма Либрем - Каена

Равно как и сомневался, что сказал ей чистую правду, когда шептал о вечности. О том, что она такая же бессмертная, как и он. Хотелось бы верить — вот только не слишком ли много допущений?

Они молчали. Разумеется, кому хочется умереть от того, что какой-то Вечный слишком уверенно прорывается в пыточные? Он может там оказаться, разумеется, но не как гость, а как очередной пленник. Это они — по крайней мере, эльфы так полагали, — могли устроить. Хотя бы сию минуту.

Рэн испытывал даже не раздражение, а какую-то глупую, бесконечную слабость. Казалось бы, откуда? Ведь он столько времени продержался.

Он убил её для того, чтобы вернуть. Он выпил все её грехи, чтобы новая — всё та же, но здоровая и забывшая о прошлом, — Каена была счастлива. А теперь даже не знал, существовала ли единственная во всём Златом Лесу девушка, которая могла ему в этом помочь.

Он чувствовал, что магия уже не была иллюзорной. Что эльфы — просто хрупкие ледяные статуэтки, которые можно разбить одним только коротким прикосновением. Магия не билась больше у его сердца, не лилась из Златого Дерева, будь оно далеко или близко. Роларэн чувствовал даже не свой собственный дар — всё то, что столько лет, страдая, изнывая от внутренней, но такой теряющейся на общем фоне боли, носила в себе Каена.

Вечные не предают.

Фраза врезалась в сознание, будто бы кто-то оставил засечки — на сердце или на мыслях? Роларэн зажмурился, отгоняя видение. Он старше всех живых Златого Леса, его дерево — единственное, что в этом проклятом месте всё ещё живо.

И какая разница, что дальше будет с эльфами, если он не сумеет вернуть свою Каену?

— Старшинство по крови даже в случае с королевой играет знаменательную роль, — наконец-то промолвил он. — Прочь.

Эльфы нехотя потянулись к оружию, но Роларэн, казалось, не чувствовал их присутствия. Оттолкнув того, что заступал решётчатую дверь, он лишь прикоснулся к ржавым прутьям, чувствуя, как они осыпаются прахом, специально тонкие — чтобы во всём дворце эхом разносились чужие крики.

Ступеньки под ногами были запылены — только сейчас Роларэн вспомнил о том, что существовал и второй ход, тот, что вёл не с крыши, но через тронный зал и через жилые помещения. Потому-то тут такая непуганная, такая ничего не понимающая стража. Там-то они давно ощутили на собственной коже, что произошло — если произошло, конечно.

В том месте, где коридоры сходились, у ещё одной пыльной двери, Роларэн слышал отчётливый запах крови. Если отсюда и уходили, то другой дорогой; он коснулся дверного косяка, представляя, что здесь больше ничего нет. И не будет.

За его спиной раздался топот ног — может быть, одумалась стража, вспомнив о том, что существуют ещё эльфы, способные пользоваться волшебством. Роларэн не выстраивал за собою преграды; он медленно спускался вниз по кривым ступеням, не обращая внимания на кровавые следы. Шёл, следуя нити собственных чувств, туда, где прежде таилась смерть. Его водили этим ходом, но ведь это было много лет назад; естественно, теперь Каена пользовалась центральной дорогой.

Пыточные были знакомы — но не до боли. Эти воспоминания, связанные с Каеной, он встречал почти что с весёлым смехом; от них становилось легче. Он убеждался — его дочь не могла жить так. Не могла тонуть в собственной ненависти до такой степени долго. В конце концов, он не для того пришёл, чтобы позволить Каене и дальше впитывать в себя бесконечную злобу Златого Леса.

Она заслужила чего-то лучшего, чем эти тёмные, затуманенные комнаты и глупый, потерявший бессмертие народ.

Роларэн не позвал Шэрру по имени. Руна на его плече горела огнём, но её здесь не было — только витал бесконечный запах смерти, и Рэн уже не мог отличить, чья она была. Слишком много незнакомых эльфов. Да и настолько ли хорошо он мог знать Шэрру, чтобы нынче безошибочно отличить, что из этого водоворота было ею?

Твари Туманные ушли. В далёком тёмном углу ещё скулила последняя, совсем крохотная, и он шагнул дальше, на звук.

…Она была совсем маленькая — почти котёнок. Не такая жуткая, как остальные, чем-то напоминающая Равенну. Роларэн знал, что Твари Туманные, увы, не разговаривают — но одного тихого звука, больше напоминающего ему мяуканье, хватило для того, чтобы понять — ей нечего здесь делать.

Стражи дошли даже сюда. Всего трое; Рэн не стал задаваться вопросом, куда подевались все остальные. Одного он даже не узнал — может быть, этот принёс им новости, судя по подобострастно склонённой голове и сияющей во взгляде вере? Может быть, как и остальные, он ещё верил в лучшую жизнь, которая может прийти в Златой Лес после смерти королевы Каены?