Альма Либрем - Каена

Второй пытался отползти прочь. Или это он был первым? С тем самым гадким хохотом, со смешком в голосе, таинственно укрытым за потоками глупости и боли.

Она дышала. Дышала.

Остальное не имело значения.

— Позор эльфийского рода, — она сделала шаг вперёд, но ей преградили дорогу. Сколько их здесь было?

Шэрра не боялась, что в ней окажется слишком мало яда. Девушка отлично знала — его будет предостаточно. Хватит с головой для того, чтобы похоронить их всех — всех, кого она встретит.

Она сжала руку эльфа, что тянулся к ней. Его волосы отливали дешёвой рыжевизной — не тем странным оттенком Каены, — словно кто-то полил их красками осени. Осени, которую девушка встречала только в человеческом мире. И глаза его, такие тусклые… Он не кричал, потому что не успел — от боли свело челюсти. Он смотрел на неё, хватая ртом воздух, и пытался проронить хотя бы одно слово, а не мог. Ничего больше не осталось.

Она прорвалась в его мысли. Знала, что скоро это закончится. Что скоро яд её превратится в кровь, что душа вновь займёт положенное место. Она могла обжигать ещё совсем немного. Но разве этого ей не хватит?

Как же там было пусто! Сколько тел без единой мысли, сколько покорных кукол Златого Леса?

Шэрра ненавидела ряды деревьев, окружившие отвратительный королевский дворец, ненавидела каждого Златого, что посмел ради самонадеянности, ради того, чтобы усмирить собственную мужскую гордость, лечь в постель с Каеной.

Они мечтали о прекрасной королеве. Каждый думал — вот она влюбится за одну только глупую ночь, она отдаст своё сердце. Он станет тем героем, который спас страну от зла и тьмы. Взойдёт на трон, а жена будет покорно склоняться пред ним на колени, возрадовавшись любви.

Но ведь это Каена! Как можно быть такими слепыми? Королеву не могла исцелить любовь; любовь толкнула её во всё это.

— Я даже не могу назвать тебя глупым, — её голос был едва-едва слышен в темноте. — У глупых дурные мысли в голове. А у тебя там просто густая темнота. У вас всех там одни Туманы…

Куда пропали истинные эльфы? Заключённые в тела Тварей Туманных? В них было любви и добра больше, чем в этом сгустке пороков и желаний.

Твари Туманные… Каена.

Калека для калеки.

Она вспомнила Равенну, как та тёрлась у её ног, как бросалась на Роларэна, прыгала, прижимала его к холодному мраморному полу и устраивала огромные лапы у мужчины на груди, а после начинала мурчать, словно обыкновенная кошка. Шэрре казалось, она не эльфа держала за руку сейчас, а скользила по шелковистой чёрной шерсти, такой мягкой и нежной под пальцами.

— За что? — выдохнул он, пытаясь вырваться — но эльфийка держала на удивление сильно. — Златые Деревья… Как же похожа!

Её захлёстывали его мысли. Его страх, животный, страх не за то, что таилось внутри, а за физическое здоровье…

Картины, что мелькали у него перед глазами. Несчастные женщины, а ещё — самая последняя, с припылённым рыжим оттенком волос, покорная, будто бы телёнок. Каена. Её несчастная королева.

Она отпустила его запястье — и ударила по щеке. Пощёчина, казалось, обожгла парня — он отшатнулся, упал, задел что-то.

Шэрра не оглядывалась. Пошатываясь, вышла из камеры, так и не заперев за собою решётчатую дверь. Дотянулась до рычага.

Твари Туманные просто голодны. Они не пожирали эльфийскую плоть, они давились чужими грехами. Нерождённые эльфы, умершие души, так и не успевшие родиться. Несчастные звери — помесь котов, чего-то клыкастого и крылатого, и умершей в Златом Лесу Вечности.

Она дошла до ступенек. Ноги подкашивались — и когда Тварь Туманная ткнулась носом ей в бедро, Шэрра послушно опустилась на ступеньки и обвила руками толстую шею зверя.

Она чувствовала, как ей на кожу, израненную, измученную кожу капала звериная слюна. С клыков стекал яд, тот самый, что в палицах. Но её больше ничего не жгло. Эльфы умирали — рано или поздно закат перерастает в ночь.

— Рано или поздно, — прошептала она, утыкаясь носом в густую чёрную шерсть, — ночь становится слишком тёмной. А потом, когда гаснут звёзды, а луна за туманами превращается в размытое пятно, восходит солнце.

Теперь она, казалось, понимала Роларэна. Она знала до последнего мига, что он сделает.

Знала, за что он любил Каену.

Как же похожи.

Она хваталась за этот выдох эльфа, имени которого не знала, но убила без капли мук совести, цеплялась за тот страх и за отражение в его воспоминаниях. Удивительно — он даже не представлял, что в тот миг на самом деле творилось у него в голове, не видел того перечня образов, вспыхивающих у неё перед глазами странных изображений.