Альма Либрем - Каена

— Палицы, — тихо отозвалась Каена, словно Роларэн не слышал запах яда, осевшего на её коже. Не видел крови, которую она так старательно пыталась смыть.

— И Твари Туманные.

— Это не для неё, — Каена отвернулась. — Она до такой степени на неё похожа… Я не могла позволить стражам заняться своим излюбленным делом — портить то, что и без их участия мертво.

Роларэн кивнул — едва-едва заметно. Он словно понимал, о чём шла речь, до самой последней буквы. Понимал, но ничем не выдавал ни злобы, ни страха, ни предельного интереса. А может, ему в самом деле было абсолютно всё равно.

— Ты ведь не сможешь от меня отказаться, — прошептала Каена, вновь посмотрев ему в глаза. — Теперь — не сможешь.

Он резанул острым краем чаши по запястью и молча наблюдал за тем, как медленно алые капли стекали в углубление. И Каена тоже не отводила взгляд — кровь клокотала, кровь разливалась рекой, его Вечная, сильная кровь.

— Обычно ты выпиваешь её после, — улыбнулся Роларэн, протягивая ей чашу.

— Обычно, — ответила Каена, — я их не люблю. Но ведь всё можно исправить. Правда… Рэн?

— Правда, — согласно кивнул он. — Всё ещё можно исправить.

Она не дала ему чашу со своей кровью. Она не обернулась на свечи, пылавшие так ярко, что даже туманы начинали гореть.

Она просто сделала первый глоток, и вязкая, солоноватая жидкость, медная на запах, приятная отчего-то на вкус, потекла по её горлу, пронзила насквозь, влилась в неё новой силой.

Каена посмотрела на него ещё раз. Заглянула в зелёные глаза, словно пытаясь спросить, был ли это и вправду её Роларэн.

А потом выпила чашу его крови до дна.

Год 120 правления Каены Первой

В кромешной темноте палящее дыхание Тварей Туманных оставляло ожоги на тех местах, где должна быть кожа, но остался только яд. Они ходили, мягко ступая своими кошачьими лапами, по кругу. Из бессознательности вырывались хриплые крики — но теперь смерть смешалась с обглоданными костями.

Она попыталась поднять голову. Руки — всё ещё в кандалах, распятие, словно для последнего Вечного, оставшегося там.

Ни имени. Ни памяти. Ни боли.

Она чувствовала, как Твари, во мраке напоминающие просто пушистых кошек, окружили её странным хороводом, как ступали своими лапами по ядовитым палицам, брошенным на полу, но не шипели от боли. Они — потерянные души, и ей быть рядом с ними, осклабиться, чтобы по клыкам стекал невидимый яд, и броситься вперёд, перегрызть горло тому дыханию впереди, за решёткой…

Мир в темноте виделся иначе. В нём больше не было пылающей кожи. В нём больше не было боли, оседавшей где-то на дне её души вместо поразительного крика — только тяжёлые попытки сделать вдох. Сколько минут у неё и на это не хватало силы? Человек может прожить от минуты до трёх. Они пробовали.

Она не знала, откуда появилось это осознание, но была уверена. Эльф — минут пять, от силы. Смертный, разумеется. Эльф, давно уже ставший просто подобием человека, чуть грязнее, чуть ярче, чуть сильнее. Что в этом такого — быть остроухим? Быть предателем на старых землях бессмертных?

Тварь ткнулась влажным холодным носом ей в щёку — и отступила. Она чувствовала — их зубы не коснутся её кожи, каким бы сильным не было желание. Чувствовала, как медленно стягиваются раны. То, что прежде делал Вечный с воскрешённым именем, то, что прежде делал тот, кто её не дождался. Вечные не предают, но разве можно считать это предательством? Он не знал, что выбирает не ту. Ему об этом никто не сообщил. Не пропел Златой Лес. Мёртвые, мёртвые деревья…

Вторая Тварь лизнула шероховатым языком по щеке. Её невидимый яд заходил в её бесчисленные порезы и ожоги, но вместо того, чтобы разъедать раны, казалось, приносил странное, удивительное облегчение.

Стало холоднее. Мрак отступал — Твари тихо рычали на прощание, отступая в собственную клеть. Кто-то вновь надавил на рычаг, и магический, холодный свет тонкими лучами прорвался сквозь решётки.

Из глубин пыточной зарычали не успевшие отойти подальше Твари. В осколках света они напоминали и вправду громадных кошек, может быть, пантер, гибких, сильных, способных убить одним только взмахом лапы.

Стража отпирала дверь. Она не могла пошевелиться — только медленно тянулась к остаткам своего сознания, вспоминала — о Вечном, о королеве, о себе самой. Но жуткое чувство смерти накатывало каждый раз, стоило только зайти чуть дальше, и она не могла заставить себя даже сдвинуться с места. Эти проклятые кандалы!