Влад Поляков - Кодекс крови

Однако и испарения оказываются не безобидным дымком, а весьма неприятной и опасной вещью. Сероватая морось плывёт по направлению к Седрику и окутывает церковника, что пока ещё пытается выбраться из его тесных объятий.

Эта, хм, роса оседает на защищающей церковника дымке и по конвульсивно изогнувшемуся телу понятно, что сие прикосновение чрезвычайно болезненно. Дымка становится прозрачнее, и этим незамедлительно пользуется гаар-гул. Легкий хруст и переломанное тело обрушивается на пол, ну а Седрик поворачивается в сторону двух оставшихся врагов.

Шуршание изменяющегося камня – и в стене открывается проход, откуда появляется вымазанный в крови и ну очень злобный Висельник. Один появляется, что характерно, без Ханны… Убит? Вряд ли, смерть я бы почувствовал. Значит, ранен и притом рана далеко не простая царапина, поскольку иначе не стал бы оставаться в стороне, великолепно осознавая, что тут ситуация не просто серьёзная, а очень серьёзная.

– Не мешайте… – искажённый, но все же узнаваемый голос Черепа возникает в моей голове. Я понимаю, что и у других то же самое, поскольку Висельник очумело хлопнул глазами, ну а Клим кратко и матерно высказал свое неудовольствие подобным видом связи.

Однако приказы надо выполнять, тем более всем тут очевидно, что именно граф наиболее авторитетный специалист. Да и бой мастеров-мистиков – отнюдь не та область, куда следует влезать очертя голову без крайней на то необходимости. Вот мы и не будем…

Купол, используемый графом для защиты, лопнул, разделившись на множество плетей, каждая из которых была увенчана серебряным черепом из чёток Черепа. Каламбур, конечно, но так и было. Сам же граф оказался защищен тонкой плёнкой, сотканной из той же хаотической первостихии. Сильная привязанность к определенного рода боевой магии… Наводит на опредёленные мысли. Однако после гаар-гулов, не совсем человеческой руки Рэйбендраум, Тварей из алхимических лабораторий клана Вер-Заррен и прочих непредставимых для обычного человека явлений очередная «странность» была вполне естественной. Мир уже успел перевернуться с ног на голову и теперь вращался словно в чёртовом колесе, перестраиваясь в нечто совершенно новое, пусть ещё и не до конца – мягко говоря – осознанное. Ясно было одно – прежним ему уже не стать! Да и мы никогда не будем прежними.

Из пастей черепов било алое пламя с черными проблесками, они издавали надсадный, режущий уши визг и пытались пробить пелену тумана, отделяющую их от цели. Облаченная в камень и в какой-то мере сама бывшая им туша Седрика неотвратимо надвигалась на двоих уцелевших церковников. Надвигалась медленно, поскольку приходилось преодолевать сопротивление воздуха, ставшего густым и вязким… Сомневаюсь, что им и дышать-то можно было, хотя на кой гаар-гулу воздух?

Ментальный удар, ещё один, ещё… Граф явно разошёлся, решив использовать весь свой арсенал на давнем противнике. Франциск уже не успевал нападать, полностью сосредоточившись на защите, да и пирокинетик лишь изредка пытался огрызнуться огненным выплеском, уже не таким сильным, как раньше. Утомился, наверное…

Грохот от соприкосновения каменного кулака гаар-гула с туманным барьером наверняка разнёсся по всему зданию. Не просто удар, а ещё и магический всплеск – Седрик же не идиот, чтобы пытаться чисто физическим образом пробить преграду, основанную на оккультных проявлениях. Ну а часть черепов, до последнего мига продолжавших пробовать на прочность оборону служителей церкви, метнулась обратно к хозяину… Вернулись они почти сразу, но теперь в их серебряных зубах были зажаты узкие пробирки с каким-то зельем.

Время как будто замедляет свой ход, я успеваю фиксировать каждый момент происходящего вокруг… Редкое мгновение, когда мир словно замедляет свой бег, жаль только, что сам ты не можешь двигаться так быстро, как осознавать происходящее.

Черепа, бережно сжимающие в зубах пробирки с зельем, на всем разгоне врезаются в барьер… Тонкий звон лопающегося стекла и неведомая алхимическая пакость начинает действовать. Торжествующий хохот из несуществующих в реальности серебряных глоток и оскалившиеся в ехидной улыбке вестники смерти взмывают под потолок.

– Время умирать, Франциск… Оно пришло.

Слова графа разрезают воздух, словно отравленные стрелы. В них нет ни насмешки, ни даже злобы – лишь философские нотки и констатация свершившегося. Вязкие струи тумана с золотыми вкраплениями – это, судя по всему, излюбленное средство Франциска – расползаются, словно мокрые клочья бумаги. В образовавшиеся бреши врываются визжащие от радости черепа, а там и Седрик обрушивает очередной удар, доламывающий остатки завесы.