Влад Поляков - Падение полумесяца [СИ]

Италия, Рим, май 1497 года.

Чувствовать себя столь же комфортно, сколь рыба в воде или там монах на исповеди молоденькой девушки — или мальчика, это очень часто встречалось до последнего времени недостойных детей Церкви — У Родриго Борджиа, викария Христа, получалось в самых разных ситуациях. Особенно тех, что касались необходимости нести слово божье в головы многочисленной паствы и убеждения её в самом разном. Но несомненно идущем на пользу семье. Крестовые походы, числом уже два, необходимость в важнейшей за долгие века церковной реформе, фактическая ликвидация Папства как видной фигуры в светской части проводимой политики, многое другое, уже не столь масштабное. Он привык к разному и уже думал, что разучился удивляться. Однако… жизнь в очередной раз показала, что все ранее случившиеся вехи на пути были лишь прелюдией перед тем, что ему надлежало сделать сейчас. Сделать то, что вполне могло быть сравнимо с деянием провозгласивших первый Крестовый поход, завершившийся взятием Иерусалима и установлением на Святой Земле власти европейских государей. Надолго установившейся и утраченной лишь по причине возникших и там междоусобиц, к которым, как ни прискорбно было признавать, приложили руки его предшественники, носившие на голове тройную папскую тиару.

Великое деяние, а точнее его начало. Начало необходимое, подводящее несокрушимую основу под то, что уже было начато в ходе Крестового похода, ставящего публичной целью освобождение Иерусалима и возврате его не под чью-либо власть, а в общее пользование всем христианским странам Европы. То, что Иерусалим будет взят в самом скором времени, уже не оспаривалось никем. Разве что самыми злостными ненавистниками Святого Престола. Того, который истинный, в Риме, разумеется, а не авиньонской фальшивки, где примостился даже не Антипапа, а, как говорил Чезаре, «шут, лишь по ошибке надевший тиару вместо колпака с бубенцами». Родриго Борджиа знал, что его сын подумывал как раз в честь взятия Иерусалима послать Джулиано делла Ровере тот самый шутовской колпак, богато украшенный золотом и даже драгоценными камнями. Дескать, Рим всегда по достоинству оценивает любого друга, врага… забавную зверушку.

Демонстративное унижение? Бесспорно. Но унижение именно конкретного фальшивого понтифика, но никак не «искоренение ереси крестом и мечом» как в случае катаров, альбигойцев и прочих. Патриарх семейства Борджиа понимал, почему его коронованный Железной короной сын так тщательно избегает любых явных преследований ересей, которые не выходили совсем уж за пределы разумного. Тех же последователей Савонаролы и вообще инквизиторов уже хватали при первой возможности. Тех, понятное дело, у кого хватало безумия сунуться на земли, верные духовной власти Рима.

Впрочем, речь шла не совсем о том. Своими успешными действиями против Мамлюкского султаната Чезаре вынудил потерявшего большую часть своих владений — включая и Каир, столицу — Аль-Ашрафа Кансух аль-Гаури, отступившего в важнейший для любого магометанина город, Мекку, объявить джихад. Джихад же… По существу это был их собственный «крестовый поход», направленный против иноверцев, отражение в зеркале. Только одно дело, когда подобное объявляется находящимися на вершине могущества или хотя бы на подъёме. Совсем иное — объявление «священной войны» теми, кто терпит поражения одно за другим и не имеет каких-либо явных шансов переломить ситуацию. Мамлюкский султан сам по себе не имел, но вместе с тем этот его ход не был бессмысленным. Он уже привёл к тому, что объявленный джихад вызвал определённый отклик у мулл и прочих имамов, находящихся не только в султанате, но и далеко за его пределами. Прежде всего в Османской империи, которая, если что, тоже находилась в состоянии войны с мамлюками. Находиться то находилась, но теперь наступление османских войск не то что замедлилось, оно замерло.

Почему, по какой причине… загадкой это не было. Находящиеся внутри Османской империи люди Чезаре доносили о выходках мулл, находящихся при войсках. Они завывали, словно волки на луну, прося, увещевая, угрожая даже карами от самого Аллаха — всё для того, чтобы развернуть войска в сторону неверных. А ещё была чернь, на которую слова мулл действовали гораздо сильнее, быстрее и надёжнее. Стамбульская же её часть и вовсе обожала бунтовать по любому, самому незначительному поводу.