Кирилл Кянганен - Империя Машин

Тишину нарушало только нервное дыхание ребенка. До него дошло, что в воде скрывался не один, а вереница туннелей.

Издали раздался глухой удар, труба задрожала. Постепенно шум приближался, пронесся мимо со скоростью идущего поезда, и направился дальше.

Мальчик шел и шел.

Путь начал делать легкий поворот налево, и в один момент мальчику в глаза ударил свет. Он резко зажмурился, подняв к глазам руки, и закрываясь, словно щитом.

— Не трогайте меня, я хороший — только и сказал он, но никто не отозвался.

Он бы еще долго простоял так, но свет замерцал.

Мальчик убрал руки и проморгался.

На полу, рядом с полусъеденным трупом, лежал фонарь.

Нижняя часть тела отсутствовала, разбитые стекла маски заменяли глаза.

Не глядя, мальчик отцепил фонарь от трупа.

Он понимал, что может найти нечто ценное, но ковыряться в покойнике…

«Это же слишком… нечестно, надо проявлять уважение к ним…»

Но человек мертв, а он хотел есть.

— Я возьму твои вещи, прошу прости меня. Я бы ни за что так не поступил, будь ты живой или раненый.

Он залез в зеленую жилетку, раздвинул подол пальто, и нащупал запекшуюся кровь. Прощупав карманы, хотел вставать, но из — за неуклюжести задел ногой сапог. Он услышал металлическое бренчание.

В сапоге лежала кость, он перевернул его и вытряхнул значок.

С одной стороны, на нем был вырезан знак в форме перечеркнутого по — полам двуцветного квадрата, а с другой — выпуклый рисунок из расплавленного метала в виде восьмиконечной звезды с дырочками по периферии, где виднелись кровяные капли.

Он долго думал — брать медальон или нет?

— Тебе он не принес удачи, принесет ли мне? Стоит ли уповать на нее?

Звук каналов и водостока волнами подпитывал тишину.

Он снова оглядел труп.

На груди болталась веревочка.

Он чувствовал в своих движениях преднамеренность, словно тело направляла неведомая призрачная рука.

Его воля противилась, но невыразимая жажда одеть знак победила.

Придерживая трупу голову, он аккуратно снял её, достал бутылку воды, промыл, допил остатки и одел на себя.

Продел веревочку в кольцо медальона, затянул узел и застегнул мокрые одежды.

Немногим позже мальчика забил озноб.

Простыл… в такое время. Он достал укол.

Единственный, сохранившийся еще со времен расцвета материка, не имеющего тогда административного центра, и процветающего во всех регионах.

Главным реагентом являлся палланиум — разновидность иридиума, он обладал чудодейственным способом исцелять.

Не совсем исцелять — поправил свою память мальчик. Он моментально убивал микробов и повышал регенерацию, сокращая отведенный на земле срок.

Такой укол можно делать лишь дважды в жизни, третье применение вело к противоположному эффекту.

Ученые ставили опыты, но даже когда максимально защищали почки, печень, сердце, мозг, поджелудочную, то открывались кровотечения.

Медики сгущали кровь у подопытных — появлялись десятки тромбов.

Устраняли тромбы — что — то еще, но обязательно быстро приводившее к смерти.

Через годы безуспешных экспериментов ученые бросили эту затею, и назвали препарат — вторым дыханием, коим он и являлся.

Даже смерть мозга он мог иногда обратить вспять, одна проблема — не восстанавливались поврежденные участки памяти.

Мальчик повертел укол в руках, но передумал.

С ним может случится кое — что и по — хуже простуды, не рационально истратить его сейчас. «Рационально?» — посмеялся он над собой.

Поднявшись на ноги он поглядел на мертвеца.

Туннель вел вверх.

Тусклое свечение фонаря озарило огромное количество ответвлений. Из некоторых слышался шум падающей воды, мальчик на какое — то время залюбовался мелодией жизни, вспомнив водопад, видимый им однажды на картинке.

Отец сказал, что он существовал еще до эры технологий и механики, до всего этого, что привело к концу. «А кто его построил?»

Отец расхохотался и еще долго смеялся над ним. «Глупыш, это природа, мир, он таким был всегда и будет, но мы все разрушили, уничтожили, сцепились как псы за лакомый кусочек, и ничего не получили, потому что земля под нами была деревянной балкой, а балка держалась на маленьком выступе, а под выступом были колья. И сцепились слишком резко, и не заметили, что давно перешагнули черту дозволенности. И рухнули в обнимку навзничь».

Отец всегда говорил ему вещи, коими они ему виделись, и обучал мальчика «суровой действительности».

Да и сам он не шибко любил выдуманные истории, даже если они были лекарством от запустелости.