— Потому что мы так устроены, хоть и близкие родичи, — вздохнул Финрод. — Но не мы, эльдар, сделали себя такими, и не мы разверзли эту пропасть. Нет, аданэт, мы не высокомерны — нам просто жаль вас. Это тебе тоже не понравится. Но ведь жалость бывает разная: можно жалеть того, кто близок тебе — эта жалость сродни любви, а можно — гордясь тем, что твоя судьба иная, — это сродни высокомерию. Я говорю о первой.
— Не надо! — воскликнула Андрет. — Не нужна мне ваша жалость — никакая. Я была молода, и зажглась его пламенем, а теперь я стара и одинока. Он был юн, его пламя охватило меня — но он отвернулся, и по-прежнему юн. Разве свечки жалеют мотыльков?
— А разве мотыльки жалеют свечки, когда их задует ветром? Знай, аданэт, Айканар, Ярое Пламя, любил тебя. Ради тебя не возьмет он невесты из своего народа и останется один до конца. Вечно вспоминать ему то утро на холмах Дортониона. Но скоро дохнет Северный Ветер, и пламя его потухнет! Эльдар дано провидеть многое в ближайшем будущем, хотя провиденье это редко бывает в радость [не радость провидят они]. И я говорю тебе: долго проживешь ты, по меркам твоего народа, он же уйдет прежде тебя, и не захочет возвращаться.
Андрет встала и протянула руки к огню.
— Но почему же он отвернулся? Почему оставил меня — ведь я была молода, у меня было еще несколько лет?!
— Увы! — вздохнул Финрод. — Боюсь, правда не утешит тебя. Мы с вами разные; и каждый народ судит по себе — кроме тех, кто знает, как на самом деле, а это дано немногим. Сейчас война, Андрет, а в такое время эльфы не женятся и не рождают детей; они готовятся к смерти — или к бегству. Аэгнор, как и я, не верит, что осада Ангбанда долговечна. А когда она падет, что станет с этой землей? Послушайся Аэгнор своего сердца, он взял бы тебя и сбежал — на восток, на юг, — куда глаза глядят, бросив и своих, и твоих родичей. Любовь и верность удержали его. А тебя? Ты ведь сама говорила, что в пределах мира бежать некуда.
— За один год, за один день этого пламени я отдала бы все: и родичей, и юность, и самую надежду: я — аданэт, — молвила Андрет.
— Он знал это. И он отступил, и не принял того, что шло ему в руки: он — эльда. Ибо подобные сделки искупаются такой болью, какой и представить нельзя, пока она не поразит тебя; и эльдар считают, что они заключаются скорее по неведению, нежели из отваги.
Нет, аданэт, если Рок и допустит брак меж нашими народами, то лишь ради некоей высшей цели. И краток будет брак тот, и конец его будет печален. Да, наименее жестокий конец его — скорая смерть для обоих.
— Но конец всегда жесток — для людей, — возразила Андрет. — Я не стала бы тревожить его, утратив юность. Не стала бы я путаться у него под ногами, не имея сил бежать вровень с ним!
— Может быть, — сказал Финрод. — Или Вам так кажется. А о нем Вы подумали? Ведь он не бросил бы тебя. Он остался бы с тобой, поддерживать тебя. И никуда б тебе не деться от его жалости, ежедневной, ежечасной. Разве мог он так унизить тебя?
Пойми, Андрет-аданэт, эльдар во многом живут памятью и хранят любовь в воспоминаниях. И любой из нас (если не из вас) предпочтет прекрасное, хотя и незавершенное воспоминание омраченному горестным концом. Он всегда будет вспоминать тебя, озаренную утренним солнцем, и тот последний вечер на берегу Аэлуина — твое лицо отражалось в воде, и звезда вплелась в твои волосы, — всегда, пока Северный Ветер не угасит его пламя. И потом, у Мандоса, в Чертогах Ожидания, до самого конца Арды.
— А что вспоминать мне? — сказала она. — И в какие чертоги уйду я? Во тьму, где угаснет даже память о яром пламени? Даже память о разлуке. Даже это…
Финрод вздохнул и встал.
— Эльфы не ведают слов, исцеляющих подобные мысли, — сказал он. — Но разве хотели бы Вы, чтобы эльфы и люди никогда не встречались? [Неужели свет пламени — которого Вы никогда бы не увидели — ничего не стоит,] Ведь иначе не увидели бы Вы этого пламени — так неужто свет его ничего не стоит, даже теперь? Вы думаете, он презрел Вас? Отриньте эту мысль, ибо она из Тьмы — и тогда беседа наша не пропадет втуне. Прощайте!
В комнате стемнело. Лишь пламя очага освещало ее. Финрод пожал Андрет руку.
— Куда Вы теперь? — спросила она.
— На Север, — ответил он. — К мечам, на стены — на осаду. Чтобы в реках Белерианда струились чистые воды, чтобы распускались листья и птицы вили гнезда, — хотя бы еще немного, пока не наступила Ночь.
— И он тоже там? Высокий, светлый, и ветер играет его кудрями… Скажите ему… Скажите, пусть бережет себя. Пусть не ищет опасности без нужды.
Читать дальше