Андрей Буторин - Мать-одиночка

— Разумеется, я не собираюсь вас впутывать в неприятности, — прищурившись, сухо и строго произнес лекарь. — Если меня схватят — это будут уже мои проблемы, про ваше содействие никто никогда не узнает, клянусь. А сейчас мне нужно, чтобы кто-нибудь сказал Лиле…

— Давайте я скажу! — подскочил дворецкий.

— Не думаю, что это хорошая идея. Вы часто ходите к ней вот так, ни с того ни с сего?

— Вообще никогда.

— Вот видите. Нужен кто-то, кто не вызовет подозрений.

— Можно попросить кого-нибудь из прислуги… У меня, как у дворецкого, есть ниточка к каждому.

— В каком это смысле? Вы хотите сказать, что управляете ими словно марионетками?

— Конечно же, нет! У меня в самом прямом смысле ниточки, — показал Никтус на свисающие вдоль одной из стен разноцветные шнурки. — Они соединены с колокольчиками в комнатах прислуги. Иногда нужно срочно кого-то позвать, вот господин маршал и придумал… э-ээ… систему… кому никак.

— Может быть, систему коммуникации?

— Может быть, — не стал спорить дворецкий. — Но вызвать я могу любого, кому никак отсюда не докричаться. Если тот, конечно, у себя.

— Любого не хотелось бы, — нахмурился лекарь. — Не нужно, чтобы пошли лишние разговоры.

— Тогда Аннель, — сказал Никтус. — Она постоянно бывает у Лили, так что ни у кого вопросов не появится.

Он дернул зеленый шнурок, и минуты через две в комнату вбежала взволнованная служанка.

— Что случилось?! — воскликнула Аннель, глядя на дворецкого. Но ответил ей Герхат:

— Мы с уважаемым Никтусом хотели бы вас кое о чем попросить. Пойдите сейчас к Лиле и напомните ей, чтобы она сделала то упражнение, которое ей предписал целитель. Пусть начнет выполнять прямо сейчас.

Когда Аннель убежала, маг повернулся к дворецкому:

— Спасибо, Никтус. Надеюсь, вы не забудете о моей маленькой просьбе? Тук… тук-тук-тук!

Сказав это, Герхат выскользнул из комнаты Никтуса и быстрым шагом, постоянно оглядываясь, направился к лестнице, поднявшись по которой, устремился к нише с зеркалом и успел скрыться за ним как раз в тот момент, когда в другом конце коридора показалась Лиля.

Девочка подошла к зеркалу, посмотрелась в него и показала своему отражению язык. Потом дурашливо произнесла:

— Бе-ее!.. Ме-ее!..

А потом… Потом она вдруг стала очень серьезной. Герхат видел это, поскольку с помощью нескольких магических пассов сделал зеркало прозрачным со своей стороны. И если бы он мог читать мысли девочки, то наверняка удивился и порадовался бы ее решимости и настрою.

А Лиля в этот момент думала:

«Я смогу! Я научусь говорить! Буду тренироваться и тренироваться! Пусть у меня язык устанет и отвалится, но я все равно научусь! Я не хочу быть немой! Это не прикольно, когда не можешь ничего сказать, знаете ли. Но я, когда научусь говорить, сразу всем не скажу, буду пока бекать-мекать… Я подожду-подожду, зато потом ка-аак выдам!»

Как бы то ни было, у Лили был прекрасный настрой. И это тем более должно было помочь магии Герхата, у которого тоже сейчас и настрой, и настроение были замечательными! Он проводил магический ритуал — не фальшивый, а именно тот, что в этом случае требовался. Он наконец делал то, что должен был делать. И он собирался довести начатое до конца, чего бы ему это ни стоило! Даже если и впрямь, как опасался Никтус, его схватят, то даже сидя в застенках он будет чувствовать себя настоящим мужчиной, не способным на подлости. Достойным представителем славного рода Миггронусов!

Лиля старательно проговаривала слоги, повторяя их раз за разом, словно мантру. По сути, кое что из произнесенного действительно было магическим, начертанным Герхатом с той стороны зеркала. Но она и без магической помощи очень и очень старалась. Ведь это была все та же — упрямая, а теперь еще и уверенная в себе — Лиля Крабут, достойная дочь своих родителей.

В этом очень похоже переплетались их с целителем мысли и чувства.

*

Поужинав с папой, который вон из кожи лез, чтобы показать, как сильно рад Лиле, девочка, едва сдерживаясь, чтобы не воскликнуть: «Мама жива», отправилась наверх.

С омовением ей помогала Аннель, и Лиля даже не мешала ей, хотя ей очень хотелось, ведь девушка не была ее мамой.

За эти дни, проведенные в доме отца, Лиля о многом думала.

Она не понимала, почему папа забыл про них, как и не понимала того, почему не созналась ему в том, что уже может проговаривать некоторые слова. Но чувствовала, всем своим детским сердечком чувствовала, что пока не стоит ему ничего говорить.