Александра Лисина - Вожак

— Она сказала, что Траш пробуждается от спячки, — неожиданно для себя вмешался Стрегон, заставив темного эльфа удивленно обернуться. — Вчера она дважды была на грани. Несколько дней назад ей пришлось столкнуться со стаей хмер, и они приняли ее только после боя. Все, кроме Айши.

— Откуда ты знаешь?! — изумилась Мелисса, но Стрегон не ответил — просто смотрел на взбешенного хозяина и молчал.

— Кто ты? — наконец спросил Таррэн. — Ты похож на одного… человека.

— Стража, ты хотел сказать? Да, Бел вернула мне его меч.

Таррэн опасно сузил заалевшие глаза, сверля наследника Сар’ры настороженным взором и слишком хорошо помня о том, что он значил когда-то для Белки.

— Ты пришел сюда с ней?

— Да.

— В стае?

— Еще нет, — не дрогнув, ответил Стрегон, и хозяин неуловимо нахмурился, безошибочно угадав скрытый подтекст, который, судя по всему, ему не слишком понравился.

Какое-то время они пристально смотрели друг на друга со взаимной неприязнью, но Таррэн первым отвел глаза и невесело усмехнулся.

— Здорово, наверное, она удивилась, когда тебя увидела?

— Это была случайность.

— Несомненно, иначе я бы почувствовал… извини, не знаю твоего имени…

— Стрегон.

— Хорошее имя, — почти сразу кивнул Таррэн. — Мне нравится, как оно звучит. И Бел, наверное, тоже… Так что ты хотел мне сказать?

Стрегон подавил тяжелый вздох и бесстрашно заглянул в глаза хозяина Проклятого леса — пронзительные, отчаянные, полные боли и полубезумной надежды. Он мог бы, наверное, не давать ему подсказок, злорадно смолчать и помечтать о том, сколько оплеух отвесит ему Белка за мимолетное подозрение. Но глаза Таррэна не умели лгать, и такой боли, какая светилась там сейчас, полуэльф не пожелал бы испытать никому на свете.

— Думаю, она ждет тебя, — тихо сказал наемник, незаметно сжимая пальцы в кулак. — Ждет недалеко от своих кошек. Так, чтобы быть готовой к тому, что ты все-таки справишься. И там, где ее сумеют остановить перевертыши в том случае, если ты вдруг опоздаешь.

Таррэн на мгновение замер, осмысливая услышанное. Стрегон слабо улыбнулся, полагая, что не ошибся, перехватил неистово загоревшийся взгляд. Эльф вдруг полыхнул живым факелом и, едва не спалив остатки леса, исчез.

Над Золотым лесом медленно занимался рассвет, подсвечивая верхушки остролистов и тихонько лаская белоснежные листья на вершинах родовых ясеней Л’аэртэ. Их было много в этом лесу. Однако этим утром могучие остролисты были непривычно тихи. Деревья слушали. И весь лес слушал тоже, стараясь ничем не выдать волнения и наслаждаясь звучанием тихой проснувшейся флейты.

Белка сидела на бортике фонтана и, прикрыв глаза, держала тонкими пальчиками трубочку из поющей эльфийской ивы. Одну ногу поджала под себя, вторую опустила на землю, едва касаясь травы кончиками пальцев. Сапог на ней не было — сгорели, когда вокруг свирепствовал огонь. Как не было на ней ни любимой куртки, ни сорочки… Ничего, кроме матово поблескивающей брони. На коленях покоились обгоревшие ножны.

Рядом, причудливо изогнув ноги и свернувшись клубком, лежал Курш, умильно вытянув морду и жадно внимая каждому оброненному звуку. Чуть поодаль, окружив фонтан со всех сторон, так же неподвижно лежало с полсотни крупных волков, стерегущих каждый взгляд и каждое движение драгоценной хозяйки. Они были спокойны и с виду даже сонливы, хотя на самом деле очень внимательно следили, как к фонтану со всех сторон стягиваются привлеченные музыкой эльфы, темные и светлые… Даже ллер Эналле не выдержал и покинул отведенные ему покои, прихватив заодно остальных.

Но Белка никого не видела: она играла, открывая в музыке свою душу. Играла так, что взыскательные эльфы инстинктивно тянулись навстречу, стараясь не упустить ни единой ноты. Мало кто мог похвастать, что слышал ее игру, но сейчас она больше не скрывалась и не возражала против молчаливых слушателей. Именно сейчас ей было все равно.

Она не пошевелилась даже тогда, когда по небу с ревом пронеслась горящая звезда, а потом неподалеку возник объятый неистовым пламенем силуэт. Ее руки не сбились с темпа, в мелодии не проскочило ни единой фальшивой ноты, дыхание осталось таким же ровным, как и мгновение назад, когда вокруг не раздавалось даже жужжания вездесущей мошкары.

Таррэн, тяжело дыша, замер, уставившись на Гончую горящим взглядом. Причем горящим в буквальном смысле — на нем снова тлела сорочка, постепенно превращаясь в лохмотья. Его кожа дымилась, как будто изнутри ее разъедало жадное пламя. Но он ничего не чувствовал, неотрывно глядя только на нее. Его грудь бурно вздымалась, как после быстро бега, волосы снова расплелись и красиво разметались по плечам. Суматошное сердце колотилось так громко, что этот грохот, казалось, был слышен на другом конце леса…