Наталья Игнатова - Откровение

В Вольфе фон Раубе, к слову, человеческой крови тоже не было. Больше всего он походил на метиса шефанго и эльфа. Такое же невозможное сочетание, как любое другое, в котором есть шефанго.

Профессор Лейдер, всегда сдержанный и тактичный, в тот раз не удержался на грани. Когда он понял, что не понимает, с кем довелось столкнуться, он задал прямой вопрос:

— Эльрик де Фокс вам не родственник?

Ответный взгляд был полон такого изумления, что вопрос даже не показался некорректным. Вопросы настолько неуместные, некорректными быть не могут.

Сейчас Вольф фон Рауб смотрел, как интерны покидают аудиторию, а Игорь Лейдер смотрел на него. И думал, что за прошедшие три месяца загадок стало только больше. Внешность, ладно, боги с ней, с внешностью. Ну, вот такой шефанго — невысокий, худой, с очень выразительной мимикой и глазами, в которых каждая мысль читается отчетливей, чем если б была высказана вслух. Да, не бывает. Но что делать, если есть? Так что внешность — ладно. Но натура, душа, или что там у шефанго — внутренний демон? — тоже были полны загадок. И это естественно, внутреннее всегда сложнее внешнего, однако времени, чтобы составить хоть какое-то четкое представление о собственном ученике было предостаточно.

И все-таки ничего пока не получилось.

По документам Вольфу было тридцать. Он служил в армии, там и получил опыт, необходимый и достаточный для зачисления интерном в клинику Тройни. И, вроде бы, службой в армии — настоящей, ведущей боевые действия — объяснялось то, что порой этот молодой человек казался профессору гораздо старше заявленных тридцати. Но чем объяснить то, что так же часто Вольф казался гораздо младше? Выглядел он моложе тридцати, но для шефанго это нормально, они не стареют. Значит внешность снова ни при чем.

Так в чем дело?

В искренности и полном, абсолютном бесстрашии, свойственных, скорее семнадцатилетним. Когда возраст подходит к тридцати, привыкаешь оглядываться на других… да, да, все так, но о каком бесстрашии можно говорить на Этеру, где никому ничего не угрожает? Откуда, вообще, эти ассоциации? Кто здесь неискренен?

Ну, хорошо, это неправильный вопрос, потому что полностью искренних людей просто не бывает. Во всяком случае, среди тех, кому больше семнадцати. Но кто здесь чего боится?

Никто и ничего. Так почему же выражение «не боится никого и ничего» кажется применимым только к фон Раубу? Чем, кроме внешности, отличается он от других интернов? Участием в войнах?

Лейдер приучал себя думать, что решение загадки именно в этом. Но он имел дело с ветеранами, вернул к жизни немало душ, пострадавших во время войн, и он прекрасно видел, что в случае Вольфа говорить о душевных травмах не приходится. Скорее уж, наоборот.

Спокойствие и смелость, искренность и рассудительность, доверие и острый, быстрый ум — Вольф парень самодостаточный, самоуверенный и, да, счастливый. Тот редчайший случай, когда человека можно назвать счастливым без всяких оговорок.

Можно было.

В последний месяц что-то стало меняться к худшему.

— Ты проделал большую работу, — Лейдер подошел к кафедре, и Зверь выпрямился, глядя на него в упор, — хотя, должен признаться, что предположения о внешнем магическом воздействии выглядят несколько… неожиданно.

Зверь склонен был согласиться с наставником. Он сам, занявшись синдромом Деваля, никак не ожидал найти серьезное расхождение данных, между лечением в защищенных и не защищенных от магии помещениях. Это же не одержимость, хорошо уже изученная, и признанная единственным видом психического заболевания (здесь говорили «душевной болезни») доказательно наведенным извне.

Ну, так одержимостью и занимались не психиатры.

А с расхождением в данных тоже было не все просто.

Когда-то больных пытались защитить от магического воздействия. Когда-то! Почти две тысячи лет назад. Пользы от этого оказалось немного, и экранировать помещения от магии перестали, потому что это мешало лечению. Тут ведь без магии ничего не обходится, без нее вообще не живут. Но Зверь — тварь внимательная, памятливая. И страшно любопытная. Он отметил, что в некоторых случаях эффект все же был, хоть его и списывали на погрешность. Он бы, может, тоже списал, если б не любопытство. А так — зацепился. Задумался. И думал до сих пор.

Речь шла не столько о лечении, сколько о редуцировании симптоматики. В этих самых случаях, когда эффект был отмечен, но сочтен несущественным, удавалось снизить проявление клинических симптомов синдрома Деваля. Но в чем разница? Понятно, что в защите от психогенного воздействия, но что это за защита?