Светлана Гольшанская - Лесной царь [СИ]

Дальше гиблым кругом стояли колья с насаженным черепами оленей и коней. Светляки влетели в пустые глазницы и замигали, как живые. Сердце в пятки ускакало. Столько натерпелось за эти ночи бедное сердечко, Зофья уж не думала, что выдержит.

За забором мёртвым — хоромы старинные. Отродясь таких Зофья не видала, не думала даже, что есть в их крае эдакое чудо. Куда там дому Заградских до многоярусной громадины из круглых брёвен! Ставни резные, белёные. Такому искусству поди даже отец изумился бы.

Мигали черепа на Зофью, будто звали зайти, угрожали. Поднялась она на высокий порог, постучала в дверь, на которой были вырезаны звери диковинные — никто не открыл. Дверь сама распахнулась, мол, заходи-заходи, гостюшка.

Сени сверкали чистотой, зазывали салфетками кружевными, лавками прибранными. Так хотелось передохнуть, что Зофья вошла.

Дорожка на полу, белая с красной вышивкой, какой в древности от злых духов оберегали, волной дёрнулась, указала путь к бане. Тёплым паром и терпкими травами манила вода в огромной купели. Вымылась Зофья, грязь с себя сняла. Вода чудесная, живая, а может и мёртвая, раны на теле до последнего синяка залечила и даже душу облегчила. Хорошо так стало, как не было с тех пор, как в отчий дом Милка пришла.

Вытерлась Зофья и увидела платье на лавке. Белёный лён настолько тонкий и нежный, что в нём только господам впору ходить, вышивка красная по подолу и воротнику — птицы и солнышки. Примерила Зофья на себя — село как на хозяйку.

У серебряного зеркала лежали гребни и щётки. Причесалась Зофья и не узнала своего отражения — неужто краса с огромными светлыми глазами, с золотом белым в струящих по тонким плечам волосах — она!

Шипенье отвлекло. Заглянула Зофья обратно в купель и ужаснулась. Вода в нём чёрная и смрадная стала, загустела, поверхность переливалась ядовитыми бликами, хуже, много хуже, чем в болоте. Кишмя кишели в купели гадюки, трепетали раздвоенными языками, шипели, пытаясь выбраться наружу, но терпкий запах трав и свет толстых, изрезанных древними знаками свечей губил их, иссушивая, спекая во прах.

Мгновение, и не стало наваждения. Дверь распахнулась, и снова позвала белая дорожка.

Поднялась Зофья через сени в повалушу. Накрыт здесь был широкий стол на рать гостей. Еды столько: лисичек в сметане, рябчиков запечённых, фазанов, уток, зайчат и косуль, осетрины заморской, овощей, варений, караваев и пирогов, мёда. Столько Зофья даже на свадьбе Заградских не видела!

Есть захотелось нестерпимо. Накинулась Зофья на угощенье и уминала его, пока не отяжелело внутри. Сонно так сделалось от усталости, от хмельного мёда, что ноги уже не держали. Взметнулась снова дорожка, позвала в светлицу в высоком тереме, на застеленную взбитыми перинами широкую постель. Упала на неё Зофья и заснула.

Сколько проспала, она и сама не знала. Только наполнились хоромы шорохами, словно гости съехались. Ржание с улицы слышалось, трубный голос оленей, лай собак и волчий вой. Выглянула во двор Зофья — темно хоть глаз выколи. Ох, не к добру это — в чужой дом без приглашения ходить, в чужой бане купаться, чужую еду есть и в чужой постели спать.

Скрипнула, отворяясь, дверь. Белая дорожка звала всё настойчивей. Кто-то красные башмачки у постели оставил — сами на ноги просились. Надела их Зофья и пошла, словно околдованная. Сопротивляться, даже умом зная, что неправильно здесь всё и плохо, она не могла. Может, стоило в жизни хоть мгновенье побыть счастливой? А может, она уже умерла, и на Тихом берегу мёртвая в мёртвом доме хозяйничает.

Вернулась Зофья в повалушу, а там за столом пир горой. Тени собрались, похожие на животных, птиц, деревья и даже растения. Все повернулись к ней. Защёлкали крохотные человечки, раскачивая из стороны в сторону белые блины-лица.

Во главе, на деревянном троне с резными ручками в виде цветов сидела Лесная царица. Платье на ней из весенней листвы устилало пол длинным пышным шлейфом. Адамантами сверкала на нём роса, вспыхивали красные маки, вились вокруг лазурные мотыльки. Сама царица высокая, статная, руки гибкие, что ивовые ветки, кожа белее чистейшего снега, в глазах — кристальная гладь заповедных озёр. Волосы цвета земли шёлком до пола струились. Нечеловеческая красота — колдовская. Как и всё здесь.

— П-простите, матушка, что без приглашения, — с трудом выдавила из себя Зофья.

С людьми забыла, как разговаривать, а уж с нечистиками — и подавно.

— Как же без приглашения, — зашелестел листвой голос, зажурчал ручьем, запел соловьём так сладко, что закружилась голова. — Мы все тебя приглашали, девица-красавица.