Светлана Гольшанская - Соколиный клич [СИ]

Микаш закрыл лицо ланью в досаде. Заскрежетал зубами. Ненавижу-ненавижу-ненавижу! Ненавижу это, и себя, увязнувшего в этом, неспособного даже защитить единственного дорогого человека — больше всего!

Микаш отвернулся, дыша глубоко, чтобы прийти в себя, восстановить утраченную бесстрастность. Пары мгновений — достаточно. Гэвин хорошо его обучил. Побеждай всегда, даже когда проигрываешь по всем фронтам.

Собравшиеся в зале Лучезарные наблюдали за ним с плохо скрываемой тревогой. Ждали, когда сорвётся. Микаш усмехнулся так, чтобы все видели, и громким ровным голосом объявил:

— Вильгельм Холлес, за многочисленные преступления против женщин, что порицает и Кодекс Сумеречников, и Кодекс Лучезарных, я приговариваю тебя к публичной кастрации.

Высокородный дёрнулся и застучал зубами, вращая глазами всё неистовей.

— Думаешь, станешь лучше меня? Не надейся, безродная дворняга! Как был ничтожеством, так и останешься навсегда! Меня! Меня запомнят, как народного героя и борца за справедливость!

— Раз такова твоя воля, — Микаш пожал плечами, заглянув прямо в его шальные глаза. — После кастрации за многочисленные убийства и прочие изуверства раздеть догола, посадить на кол, на грудь повесить табличку: «Вильгельм Холлес. Убийца и насильник». На кол установят вертикальную перекладину, чтобы он наверняка не достал до сердца. Умирать ты будешь в муках несколько дней, и каждый, кто пожелает, сможет плюнуть либо кинуть в тебя мусором.

Вильгельм скалился злобно и совсем по-сумасшедшему.

— Ты прав, помнить тебя будут долго! — подмигнул ему Микаш и хлопнул в ладоши. — На этом закончим. Все свободны до завтрашней казни.

Микаш кивнул товарищам по ордену и торжественной походкой направился к парадным дверям.

— Тварь, ты будешь мучиться не меньше нас! Вот увидишь! — кричал ему в спину Вильгельм.

— Уже мучаюсь, — бросил через плечо Микаш, улыбаясь.

«Ибо таков мой приговор себе и всему этому насквозь прогнившему миру».

Казнь назначили на рассвете. Как и на суд, Микашу предстояло явиться последним. Все должны были немного потомиться в ожидании.

На главной площади собралось целое полчище, почти как в Эскендерии. Люди почтительно, со страхом расступались перед ним, шептались, приписывая чуть ли не поедание младенцев живьём. Нет, младенцев Лучезарные никогда не забирали, даже тому проклятому ребёнку из Лапии было уже около трёх лет. А так не трогали детей младше восьми лет, просто ставили одарённых на заметку. Нужно же было пополнять свои ряды, учитывая, сколько Лучезарных погибло во время этого бунта. Да и чужим сорнякам позволять прорастать не стоило, иначе Сумеречный бурьян снова захватил бы всё поле.

Кострище сложили поистине огромное, даже больше того, на котором казнили лорда Комри. Правда, вряд ли соколёнку удастся наделать такого шума. Тогда, в Ловониде, Врата Червоточин распахнулись так, что от их сияния резало глаза, в ушах звенело, что вот-вот грозила пойти кровь. Даже звёзды показались днём, чтобы навсегда изменить свой ход.

Столько чистой, нечеловеческой силы изливалось в алчущее небо в тот день, что казалось, от этого жара слезет кожа. Это чувствовали все до единого, не только одарённые. И после этого Гэвин будет рассказывать, что он не потомок бога? Впрочем, ничего рассказать он уже не сможет. Сбежал же специально от этого. Сбежал к своему ненавистному и трусливому покровителю.

Микаш усмехнулся. Теперь отношения Гэвина с Безликим казались кривым отражением отношений Микаша с Гэвином. Как иронично поворачивается жизнь.

Показалась шеренга осуждённых, грязных и потрёпанных. Приближённые, его жена — самые преданные люди, романтические идеалисты, уверовавшие, что действуют во благо всего Мунгарда. Жаль, они так и не поняли, что Сумеречники давно перестали быть благом, а уж компания Жерарда им и вовсе никогда не была. Головы держали высоко, спины — ровно, смотрели гордо и ни один не просил пощады, не падал на колени и не требовал милосердия.

Голубые Капюшоны, с зажжёнными факелами, держали осуждённых в плотном кольце.

— По нашему Кодексу и по Кодексу Сумеречников, как удостоившегося почётной казни в очистительном пламени, за доблесть и честь тебе положено последнее слово, — объявил Микаш бесстрастно и подошёл к предводителю.

Кым удивительно вытянулся и возмужал за эти годы. Чувствовалась в нём сила и благородство, которых не было в осуждённых высокородных ни капли. Истинный Сумеречник, только к его беде, их эпоха канула в забвение. Всем им пришло время как опавшей по осени, отжившей своё листве, сгореть и развеяться по ветру, уступив место чему-то новому, пока даже неизвестному. Если он уже появился на свет, лицезреть его довелось лишь нескольким счастливчикам, и вряд ли у них хватило ума понять, кто это и что сулит в будущем.