Двойник толкнул Лайсве на землю. Она послушна легла, удерживая малыша у груди. Двойник опустился на колени. Из пальцев выросли когти. Он расцарапал себе правое запястье и провёл им по животу и бёдрам Лайсве.
— Прими мою кровь, как свою — мёртвая водица излечит раны.
По телу Лайсве ручьями потекла тёмная жидкость. Двойник располосовал себе левое запястье и снова зашелестел:
— Прими мою кровь, как свою — живая водица наполнит жизнью.
Он поднёс руку ко рту Лайсве. Оттуда хлынула сладкая ключевая вода. Лайсве глотала, захлёбываясь, но никак не могла напиться. Тело наполнялось лёгкостью, истиралось, превращалось в почву. Из неё прорастала трава, проклёвывались и тянулись к скрытому туманом солнцу молодые берёзки. Звенели мокрые листья, пробегали звери, жужжали насекомые. Лайсве жила в каждом из них, была частью огромного мира, его сердцем. Она напитывала любовью, единственно подлинной жизнью, всё вокруг от почвы до пышных древесных крон и птиц, что вили в них гнёзда.
«Я принимаю тебя, Хозяйка леса, всеблагая Ягиня, дочь Калтащ. Я становлюсь тобой, ты — мной. Моя кровь — твоя кровь. Моё дитя — твоё дитя. Мы одно, связанное общими корнями. Отныне и навеки таковая моя воля — жить, быть самой жизнью, дышать счастьем и любовью, забыть о напастях и обидах. Пускай груди мои наполнятся твоими животворными соками, пускай сын мой назовёт тебя матерью, как меня, пускай полюбит, как мать, как меня. Это моё слово!»
Мир задрожал, скрылся Тихий берег и Сумеречная река. Лайсве стала туманом над зимним лесом и наблюдала сверху. Ягиня вела лошадку с санями под уздцы к королю-дубу. Он был огромный и древний. Расступались с дороги ветви, подымались корни, раздвигалась кора. Внутри дупла светился зеленью мирок вечного лета. Сани въехали внутрь. Лайсве ринулась следом. Под ласковым солнцем она растаяла, как маленькое облачко.
Лайсве проснулась на полатях печи. Такие ставили в своих домах зажиточные селяне. Кололось шерстяное одеяло. Жар распирал изнутри, словно она сама была печкой. Тело ломило и выкручивалось, казалось, под старой кожей вырастают новые кости и плоть.
Лайсве свесилась, чтобы осмотреться. Стены избы оказались сложены из круглых брёвен, над головой — высокая двускатная кровля. Скрипели половицы. Хорхор разгуливал по комнате в одних шароварах. Сшитые из шкур мехом внутрь они были сплошь изукрашены тонким вьющимся орнаментом. На поясе позвякивали железные подвески в виде птиц и зверей. Лицо скрывала обклеенная соломой маска. Шаман доставал что-то из печи на хлебной лопате и заклинал:
— Припекись, припекись, собачья старость. Изыди, горе горькое, уйди, сухотка поганая, немочь детская, худосочие треклятое.
— Что вы делаете? — слабо спросила Лайсве.
— Геда запекаю. Как хлеб — то, что не дошло в утробе, дойдёт в печи.
Лайсве присмотрелась: на лопате лежал обмазанный с ног до головы тестом ребёнок.
— Это поможет. Не переживай — тебе самой нужно отдохнуть. У нас в Лапии слабых детей относили на холмы туатов в надежде, что это подкидыши. Демоны заберут своих, вернут человеческих, сильных. Но туаты не могли вернуть то, что не брали. Дети умирали на холоде в одиночестве. Непонимание основ творит жуткие вещи, но мы — другие. Мы слышим духов — они укажут правильный путь.
Оторопь взяла такая, что Лайсве лишь с ужасом наблюдала, как шаман суёт Геда в печь. Второй раз, третий. Потом Хорхор снял малыша с лопаты и положил возле порога. Распахнулась дверь.
— Заходи, съешь сухотку, а ребёнка оставь! — крикнул шаман.
Мигнули жёлтые глазищи. Внутрь заскочил лохматый чёрный пёс. Он ткнулся в Геда носом, раскрыл пасть и захрустел тестом. В ужасе Лайсве потянулась к ним, но даже сдвинуться с полатей под потолком не получалось! Она дышала часто-часто и глотала горькие слёзы. Почему каждая надежда оборачивается ловушкой и Мраком?!
— Не плачь, — прошелестел в голове голос Ягини. — Наш драгоценный мальчик будет сильным. Он будет Царём леса, жить им и понимать лучше, чем любой смертный, повелевать его соками. Оставайтесь здесь, в моей обители, в тишине и спокойствии. Ирий накормит и защитит. Я упрошу тётушку Уот укрыть вас так, что отыскать сможет лишь искренне любящее сердце. Уот первородная, сильнее меня — у неё получится!
— Искренне любящее сердце, — повторила Лайсве пересохшими губами. — Мне нравится!
И заснула.
Проснулась Лайсве бодрой и полной сил. Надета на ней была простая рубаха из белёного льна до середины икр. Лайсве слезла с полатей и осмотрелась.
Читать дальше