Вероника Батхен - Лигр [litres]

Марина: Занесло тебя, Сережа, но в целом все правда. Удивительно было видеть, как мощно плавает мой муж – особенно «дельфином», с какой скоростью он тащит эту самую шлюпку, как ныряет в глубине, будто тюлень, откровенно наслаждаясь.

Сергей: А вообще, почему-то у меня ассоциируется «Ритуал» с нашей поездкой в Италию. Это было в наш медовый месяц, задолго до рождения Стаски, и это была первая наша зарубежная поездка. На автобусе, с ночевками в нем же, через всю Европу. Денег мало, кругом разруха, бандиты. Помню, мы брали с собой сухари в банке, кильку в томате и польское «Амаретто». Подумать только – в Италию со своим «Амаретто»! Мы жили в милой маленькой гостинице на берегу моря, и другой роскоши нам было не надо, только огни на воде и крабы, которые выползали на камень после заката – сотнями!

Марина: Для меня это вообще был первый в жизни выезд за границу. Помнишь, наш автобус остановили неподалеку от Будапешта свои же сограждане, бандиты. Мы как раз ужинали – ели консервы, сидя на своих местах, и так их и жевали меланхолично, пока эти товарищи стрясали с пассажиров дань за проезд. Чистое средневековье – лес, большая карета, вооруженные бандиты… Это сейчас смешно, а тогда было очень неприятно. Но о «Ритуале» тогда, я помню, мы еще не говорили.

Сергей: А когда возник замысел «Ритуала»? Ты помнишь? Как это было?

Марина: Вообще-то у меня был короткий рассказ о принцессе и драконе, я его тебе показывала, помнишь. Я его написала еще в институте, кажется. Он был докомпьютерный, напечатанный на машинке, и не сохранился. После «Привратника» мы решили на основе рассказа написать роман… Я помню, ты написал и готовил к изданию книгу о Сергее Степановиче Дяченко, твоем отце, там была история его предков, история огромного камня, который всегда лежал под порогом дома – так, чтобы входящий обязательно ступал на него. И этот камень перетаскивали под новый порог – если дом обновлялся. Параллельно обсуждали историю предков Армана, драконов, и этот камень все не давал мне покоя. Так две семейные истории переплелись.

Сергей: Хронология хронологией, но вот ассоциативный ряд с этим романом у меня связан с морем, в том числе с моим любимым Коктебелем. Там ведь знаменитый Дом писателей СССР, я еще застал таблички на газонах: «Тихо, работают писатели». Но Коктебель я полюбил еще до членства в Союзе писателей – ведь там Кара-Даг, застывший массив потухшего вулкана. Это скалы, неприступные бухты, крики чаек и водопады. Самое прозрачное море в Крыму, самые красивые его подводные места. Во времена СССР летом, в Сердоликовой бухте, располагалась «Республика дармоедов» – свободное сборище свободных людей, с весельем, кострами, сухим вином, гитарами и приключениями… Гораздо позже, когда я был корреспондентом «Литературной газеты», приложил руку к превращению Кара-Дага в заповедник. Мусора там стало меньше, но и людей перестали пускать, и я был сам не рад… Но я отвлекся. Так вот, думаю, в Кара-Даге Маринка впервые увидела первозданную дикость бытия и ощутила грозную стихию своего мужа, будущего Армана. Помните: «Сладкое пламя гортань распирает. Будто случайно оброненный кубок, земля ускользает» …

Марина: Не знаю, как насчет грозной стихии, но я помню, как Сережа выходил на крыльцо и говорил соловьям, которые устраивали хоровые пения – «Подумаешь! А я письма Маринке писал!» И птички, покраснев, тут же улетали.

Сергей: В конце мая, в наш медовый месяц ухаживаний, я попросил Маринку выйти из поезда в Джанкое, и мы поехали к морю на такси через поля. Цвели маки, это был огромный такой букет многокилометровый – и я его подарил своей Юте.

Марина: Наверное, из таких мгновений и складывался «Ритуал». Конечно же, самая романтичная наша книжка.

– Предчувствия обманывают меня редко, и сейчас я предчувствую, что вы написали – или дописываете – новый роман. Правда ли это?

– Нет, мы ничего пока не дописываем. Мы находимся посреди сложного периода.

– Получается, что М-реализм (и вообще ваша литература, со всей ее сложностью) может существовать не во всякое время. Сейчас эпоха более прямых высказываний и плоских смыслов.

– Да, это правда. Такое впечатление, что по-старому писать уже нельзя, по-новому еще нельзя. Мы переживем этот период, и будет что-то другое, новые тексты, «но это совсем другая история».

– Чувствуете ли вы себя вне русской прозы? Ведь и контекст кончился.