Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

Тааль не знала, что на это ответить. Она и сама слышала о былой власти Неназываемых — но не сомневалась, что они умерли, ушли навсегда, потому что смертным не может быть дано такое могущество. Думала, что их кости давно поросли травой, как стены их городов и храмов, а души улетели в вечность, к предкам. Менять мнение об этом было примерно как убеждать себя, что солнце завтра проснётся на западе, а радуга станет одноцветной.

— Но зачем тэверли ваши водопады? — выдавила она наконец. — И почему они сами не придут взять то, что им хочется, если владеют такими чарами?

— Задай вопрос попроще, — горько усмехнулась Гаудрун. — Всё, что я знаю, — мне нужно скорее вернуться. Вот это, — она снова приподняла крыло, и на этот раз Тааль заметила, что это не даётся ей так безболезненно, как она стремится показать, — было очень не вовремя. Пока я тут отсиживаюсь и жирею на ваших припасах, от моего гнездовья может остаться один пепел… Ты понимаешь?

Тааль честно попыталась вообразить себя в таком же положении, но не смогла. Это было слишком ужасно, чтобы представить.

— Я поговорю с другими — попрошу собрать Круг, — пообещала она. — Мы не бросим вас в беде.

Гаудрун не выразила радости — или даже просто благодарности.

— Лучше придумай способ вытащить меня отсюда. Ваши ни за что не согласятся лезть в это пекло, и я их пойму. Думаешь, мы не бросали клич ближайшим гнездовьям? Не отозвался никто. Скорее всего, и ваши старшие давно знают.

— Нет, что ты! — с жаром возразила Тааль. — Ведающий обязательно бы…

Её окликнули с высоты; потом ещё раз, громче, по-ястребиному пронзительно — такой крик означал срочный призыв. Тааль вскинула голову: к ступеням целителей широкими кругами спускался Гвинд. Его крылья взметались с такой судорожной частотой, что Тааль поспешно извинилась перед Гаудрун и, подобравшись, вспорхнула ему навстречу.

— Тааль, скорее! — выдохнул он, едва они сблизились. — Делира…

Делира — это было имя её матери, «гимн вечерней звезде». Не дослушав, Тааль понеслась к гнезду так, что крыльям стало больно от сопротивления воздуха, хотя стояло почти полное безветрие. Ступени и развороты Лестницы словно обрушились на неё градом камней. Ещё примерно семь взмахов, ещё шесть, ещё пять…

Высокое, напряжённо-горестное пение сразило ей слух. Голос матери, искусной певицы, выводил переливы скорбного рыдания — так, точно её сердце разрывалось от тоски в каждой ноте. Она сидела посреди гнезда, склонившись над чем-то маленьким, а отец Тааль зарылся клювом в её светлые волосы, и слёзы стекали по этому клюву.

Тааль приблизилась, уже зная, что увидит там. Яйцо, снесённое матерью, появилось растрескавшимся, с тёмно-красной скорлупой, изъеденной пятнами болезни. «Проклятием с неба» называл такое народ майтэ — ибо каждой семье и без того суждено иметь не больше трёх выводков…

Привлечённые плачем Делиры, к их гнезду слетались сородичи, чтобы по обычаю разделить её горе. Но Тааль, вслушиваясь в прощальную песнь матери, вдруг подумала совсем о другом.

Пятна, покрывавшие то, что могло стать ей сестрой или братом, были так похожи на болезнь Леса.

В жизни Альена было немало мест, где он крайне не любил находиться, и людей, с которыми крайне не любил разговаривать. Так уж повелось: терпимость не входила в число его достоинств (если они вообще существовали, в чём он регулярно сомневался). А в случаях, когда такие люди и места атаковали в союзе, ему и вовсе хотелось лезть на стену, оставляя борозды от ногтей.

Ближайшая к Домику-на-Дубе деревенька вольных людей (Альена всегда забавляло это словечко: на ти'аргском «вольный» значило всего-то «не присягавший никакому лорду»), откуда был родом Соуш, входила в число подобных мест. Унылое, вымирающее захолустье в дюжину дворов, каждое лето страдавшее от проливных дождей, а каждую зиму — от снежных заносов с гор, носило гордое имя Овраг Айе; местные жители, впрочем, часто из особой любви называли деревню Овражком. Альен в первое время после приезда даже интересовался здешней историей, но всё, что он сумел раскопать, — что раньше неподалёку действительно был большой овраг, а одного из первых деревенских голов звали Айе. Родом он был, согласно местным легендам, то ли из Феорна, то ли из Дорелии, и многое сделал для процветания деревушки, в те годы богатой и изобильной; Альен бы не удивился, окажись он просто-напросто скрывавшимся волшебником из Долины Отражений. Как бы там ни было, это давно перестало его занимать.