Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

В другие минуты ему казалось, что опасность угрожает матери или малышке Доре. Морское чудище королевы Хелт, разговоры о котором до сих пор не смолкли, ползло склизким брюхом прямо по их переулку — всё ближе и ближе, уже почти у крыльца… Что-то внутри Вилтора раскалывалось от ужаса, и он метался, уверенный, что никто не спасёт их. Отец почему-то уменьшился и стал похожим на набивные игрушки Доры — маленький, пухлый и беспомощный; сам Вилтор совсем не хотел таким быть. А лорд Заэру был где-то далеко, в лучезарной выси, на троне куда пышнее, чем у короля. И Ривэн — дружище Ривэн, вернувшийся наконец из своих странствий, — со ступенек этого трона бросал Вилтору сдобные плюшки — чтобы он соорудил из них лестницу и поднялся.

Это казалось нормальным, вполне естественным. Вилтор долго не чувствовал грани между явью и сном, будто непрерывно пьяный, но не сильно, а чуть-чуть. В редкие вспышки просветления он клялся себе, что не притронется больше к кружке.

Однажды на Вилтора повеяло лавандой, и он вспомнил, что так пахло от леди Синны — в ту пору ещё полудевушки-полуподростка, — когда они впервые встретились в замке лорда. Именно после той встречи Вилтор начал стесняться своей полноты (раньше он как-то не думал о ней), а ещё — выискивать рыжих среди трактирных девчонок Энтора… Но тут не было больше ничего — только лёгкий запах да долгое, почему-то грустное молчание. Лаванда быстро сменялась полчищами одноглазых чёрных «недокрыс» — нелюбимых гостей Вилтора. Они кишели в его постели, топотали по коже когтистыми лапками, возились сальной шерстью под мышками и на животе… И Вилтор с трудом улавливал момент, когда недокрысы превращались всё в тех же альсунгских воинов.

Однако более безрадостного выздоровления, наверное, ни у кого не бывало. Ещё не вернувшись из забытья, Вилтор откуда-то знал, что случилось в доме, — и тоска крысиными зубами грызла его большое сердце.

Вместо хлеба вот уже несколько дней пахло холодом и мелкими, белыми погребальными цветами; Вилтор забыл, как они называются. А ещё он слышал, как стукнуло в родительской спальне что-то большое и тяжёлое, со скорбным почтением водворяемое на полку.

Урна.

— Дора?… — прошептал он, едва сумев разлепить губы. И, когда госпожа эи Мейго кивнула, рыдая вперемешку от счастья и горя, попросил: — Отведи меня к лорду Заэру. Я хочу записаться в войско.

— Вы что-то особенно грустны сегодня, Дагал.

От непривычного обращения по имени лорд Заэру нахмурился. Этикетная банальность фразы отлично сочеталась с голосом, которым её произнесли, — визгливым, неприятным голосом королевы Элинор. Придворные льстецы не первый год твердили, что её величество прекрасно поёт, хотя на самом деле эти трели напоминали тявканье злой собачонки.

— Не без причин, Ваше величество.

Обычно она не позволяла себе звать его «Дагалом». Уловив холод в голосе лорда, королева недовольно поджала тонкие, в ниточку, губы.

— Нельзя же вечно ходить, будто в трауре. Мрачные времена кончаются, разве нет?

«Кончаются?… Они только начались».

Но лорд как никто знал, что с этой маленькой вздорной женщиной лучше не спорить. Поэтому молча поклонился.

Он замер, точно костлявый длинный часовой, у кресла королевы в её личной гостиной. Сухие пальцы лорда с полчаса сжимали хрустальную ножку бокала, но он не мог заставить себя сделать глоток — даром что вино было, как он любил, подогрето и приправлено гвоздикой. Вино не лезло ему в горло по крайней мере с тех пор, как в Энтор пришла Чёрная Немочь. А может, и с тех пор, как его леди-дочь оказалась законченной авантюристкой…

Поморщившись, лорд Заэру поставил бокал на круглый столик. Королева Элинор со щелчком сложила веер (несмотря на пылающий камин, в гостиной зуб на зуб не попадал от холода — но мода на вееры, прочно обосновавшаяся среди энторских дам, была сильнее здравого смысла). Её верхняя губка приподнялась, обнажив по-крысиному острые зубы.

— Признайтесь, Вам так претит общество глупых женщин? — с усмешкой спросила она, и близко посаженные серые глаза шмыгнули со столика на напольную вазу, а оттуда — на ти'аргскую музыкальную шкатулку, нудно твердившую лёгкий мотив. — Или снова что-то стряслось?…

«Проверяет», — понял лорд Заэру.

— Ваше величество, как Вы могли подумать…

— Лорд — государственный человек, моя королева, — прогудела леди Чиаль эи Довис — старшая фрейлина, в одиночку занимавшая половину софы. Башня из волос у неё на голове была выкрашена в рыжий — вульгарно-морковный, такой далёкий от благородной меди Синны или ушедшей Арити… Но всё равно каждый раз при виде этого цвета лорд Заэру чувствовал, как тоскливо сжимается сердце. — Конечно, ему недосуг сидеть с нами.