Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Теперь на равнине Ра'илг у него появился личный враг.

Подбираясь к лесу, альсунгцы вопили что-то на своём варварском языке. Нитлот, борясь с головокружением, различал имя Хелт и коренное название Ледяного Чертога. Ти'аргцы молчали — их, впрочем, не так уж много дотянуло до вала. Наверное, слегка стыдно кричать в подобных обстоятельствах.

«Они кричат: равнина наша, трусы», — безучастно перевела Индрис, знавшая альсунгский. Её голос еле-еле дотягивался до Нитлота сквозь чёрную магию, её чудный Дар увязал и барахтался в этой гадости. Сердце Нитлота разрывалось от боли, но он ничем не мог помочь. Удерживать защитный покров становилось всё сложнее, и, хотя Тейор и Индрис надрывались каждый на своём конце вала, для молний почти не осталось сил. Если бы феорнцы не сдались так рано…

Нитлота шатало от слабости, но он прицелился и отправил молнию в лохматого великана, который как раз порывался голыми руками задушить лучника. Лучник пока успешно уворачивался, вопреки тому, что пузо великана существенно сужало ему обзор. Получив удар в плечо, Двуликий обратился в жирного ворона и с карканьем исчез. Лучник застыл на месте, растерянно моргая.

Нитлот и сам неплохо творил иллюзии — разумеется, если не приходилось концентрироваться на стольких целях сразу. И он знал, что такое правдоподобие возможно в единственном случае.

Всех этих Двуликих — каждого — маг должен был видеть лично. Лишь подлинное воспоминание можно вот так воссоздать, и Хелт получает от кого-то эти подлинные воспоминания.

Итак, у Хелт есть прямая связь с тауриллиан, с бессмертными господами из-за моря, с «утраченными богами» жрицы Наилил. Интересно, что-нибудь может быть хуже?…

«Мы не удержим их! — заявил Тейор, словно это не было очевидно. — Надо отступать».

«Путь к реке перекрыт. Они заняли весь восток Ра'илг».

«Тогда на юг. В лес и к Зельдору. Я найду Петуха?»

Петухом Тейор звал лорда Толмэ — за пышность одежд и задиристость. Нитлот обречённо вздохнул.

«Ищи. Только вот…»

Но закончить мысль у него не получилось. Нитлот вдруг понял, что давно не слышит Индрис: её ясное, многоцветное сознание затуманилось, как бы скрывшись под снежной трухой. Дар Индрис перед его внутренним зрением сжался до крошечной точки. Она затаилась и ждала чего-то, спрятав свои планы от них обоих.

И сейчас слой трухи — или, возможно пепла — изнутри пробил сноп лучей, золотых и опасно-горячих, будто кипящее масло, льющееся со стен осаждённого города. Нитлота толкнуло в грудь ударной волной; не удержавшись, он тихо вскрикнул от боли в шрамах. Замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но всё равно чуть не полетел с вала. Тейор тем временем неистово проклинал всех женщин вообще и излишне самостоятельных — в частности.

Шквал пламени с рёвом накрыл наступавших альсунгцев, не коснувшись ни одного воина из Феорна или Дорелии. Вспышка возникла на посту Индрис, вытянулась в огненную змею и прошлась вдоль всего вала.

За несколько безумных секунд снег вокруг обоза и палаток оказался растоплен, а иллюзии — изгнаны. Ни следа не осталось от чёрных одноглазых крыс и оборотней; рёв, вой, визг, стрекот, человеческие крики слились в одну жуткую массу. Люди бросали оружие и в панике бежали к ближайшим сугробам, чтобы утихомирить огонь; раскалённые доспехи стали для многих орудием пытки. Позабыв доблесть, альсунгцы отшвыривали щиты и мечи, сдирали шлемы с обугленных голов; Нитлот прижал руку ко рту в приступе тошноты, почувствовав запах палёного. Он видел, как весело, точно сухие дрова, вспыхнуло знамя с серебристым драконом, и как старый альсунгский полководец катался по снегу, с утробным стоном прижимая ладони к глазам… Этот же старик только что крушил дорелийцев, пеших и конных, с небрежной лёгкостью.

«Огненное колесо». Очень древнее и мощное заклятие. Как он мог не заметить, что Индрис готовит его?…

Потом Нитлот вспомнил, сколько сил требует подобная магия, и тошнота согнула его по новой. Как, проклятье, как они с Тейором — два слепца! — могли допустить это?! Счастье, если Индрис вообще жива.

«Индрис!»

Молчание.

«Индрис, ответь!..»

На месте живого, проникнутого Даром сознания — тишина, глухая и безропотная. Тишина жертвы.

«Тейор, где она? Ты её чувствуешь?»

Смуглокожий нахал ответил не сразу — и в ответе не было обычной весёлости.

«Она жива, но, кажется, без сознания. Я вижу трещину… У неё треснуло зеркало».

Треснуло зеркало… Ни одному чужаку не понять, что это значит. А для зеркального народа не нужны другие пояснения: через трещину в твоём зеркале вытекает отпущенное время. Индрис умирает.