Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Помолчи, — посоветовал Бадвагур, мрачно распутывая колтуны в бороде. Он явно волновался за Альена, но всё ещё по-детски надувал губы. — Она тоже волшебница. А мы в этом не смыслим.

— Читать чужие мысли — не то, что ты сделал с торговцем на базаре. Ты и сам это знаешь, — без выражения сказала Сен-Ти-Йи.

Альен почувствовал неожиданно сильную злость. Его выбивало из колеи скорее уже не то, что рабыне известно столько запретного, а то, что она непонятно по какому праву судит его.

— А ты знаешь, о чём ведёшь речь? — спросил Альен с преувеличенным равнодушием. Он перешёл на ти'аргский, обрадовавшись, что можно наконец расслабиться. — От кого ты нахваталась таких сведений?

— Я провела рядом с тобой достаточно времени. Можно и не «нахватываться», — Сен-Ти-Йи прикрыла пергаментно-тонкие веки. — От тебя так и пышет этим пламенем, Альен Тоури. Неужели ты думаешь, никто не видит, как ты рвёшься к бумаге каждый раз, когда остаёшься один?

Альен отвёл глаза, уставившись в складки одеяния. Раздражающе-белые, почти бесцветные — а он уже так привык к чёрной одежде… Несмотря на обилие шуток Отражений и немагических знакомых по этому поводу. Надо будет снова достать её…

То, чем уколола его Сен-Ти-Йи, он даже сам пока от себя скрывал — точнее, не осмысливал целенаправленно. Периодически в жизни у Альена возникали порывы писать, почти страшные в непреодолимости, похожие на болезнь. В доме Люв-Эйха началось именно такое время. Крайне неуместно, но в чём-то ожидаемо.

И строчки лились, туго бились в ритм с морем, шумящим неподалёку. В такие мгновения Альену казалось, что он снова в нём — в сине-чёрной глубине, под давящей на грудь тяжестью. Он опускался на дно, и раковины царапали ему ступни, а хвосты русалок вихристо серебрились. Дно поглощало слова — они погружались в извечную водную тишину, как и всё остальное.

Он понятия не имел, зачем это делает.

Знал, что никогда никому не покажет — сам не захочет, да и не нужно. Но после строчек тёмный огонь в груди ненадолго притухал, и Альен чувствовал, как почти порванные цепи наращивают звенья, туго, словно почки весной, наливаются смыслом.

Его никогда не тянуло сравнивать письмо с магией, но потребности были, пожалуй, одинаково сильны. Хотя Альен не строил иллюзий, считая себя поэтом или просто кем-то одарённым в этом смысле. Пусть менестрели и дальше мучают лиры, а северные сказители закатывают глаза под заунывный речитатив — ему не пополнить их рати.

Но откуда, во имя Порядка и Хаоса, всё это знает Сен-Ти-Йи?…

— Не понимаю, как это связано, — солгал он. Старушка, издав трескучий смешок, опустила голову.

— Не ходи к Ар-Дагу. Или хотя бы не бери с собой этих двоих, — добавила она по-миншийски. — Пусть схватят тебя одного, если не желаешь слушать.

— Ты не сказала ничего конкретного, чтобы я выслушал, — прошипел Альен.

— Я сказала всё, и очень ясно, — Сен-Ти-Йи встала, мелкими шажками прошествовала к столику и принялась складывать стопочкой пиалы. — Ты поймёшь меня, если только захочешь понять. Не ходи к Ар-Дагу.

— Может, подскажешь мне тогда другой путь на запад, о всеведущая? — съязвил Альен. — И кто же, если не секрет, должен схватить нас?

Тут подал голос Бадвагур:

— Кто угодно, если торговец расскажет о твоём заклятии, — он опустился на корточки, чтобы помочь колдунье. — А он наверняка расскажет… Людям короля, к примеру.

— Тогда всё и вправду плохо, — пролепетал Ривэн. До него, видимо, только сейчас достучалась серьёзность ситуации. — Может, есть смысл пока подождать?…

— Да чего ждать?! — вспылил Альен. — Конца войны, может быть?… Или пока разрыв окончательно разойдётся? Я жду дельных предложений, а не…

— Ну, развоевался, — снисходительно произнесла Сен-Ти-Йи — раньше она не позволяла себе такого тона. — У тебя уже есть другой путь, волшебник. А ещё считаешь себя умнее других… Зачем бы боуги давал тебе горшочек с маслом?

Как и ожидал Альен, после обеда Сен-Ти-Йи опять сморил старческий сон. Трапеза прошла напряжённо: рассевшись кружком, скрестив ноги и подозрительно косясь друг на друга, они вчетвером наскоро съели остывшие тушёные овощи, принесённые женой хозяина. Сен-Ти-Йи поклевала свою жалкую порцию, как всё та же дряхлая чайка, и неподвижно скукожилась лицом к стене. Глаза её снова потухли, и грозных намёков как не бывало — будто закончился пророческий припадок, какие иногда случаются у сельских дурачков в ти'аргских деревнях.